Мастера мозаики. Жорж Санд

беспечный юноша, – да кроме дружбы с нашим дорогим Тицианом и благоволения Робусти (двух людей, которых я боготворю), кроме любви отца и брата, всё остальное пустяки; бутылки две скиросского живо утешили бы меня, если бы я потерял место и впал в немилость сената.

      – Но считаешься же ты хотя бы с честью, – серьёзным тоном ответил Франческо, – с честным именем отца, со своим честным именем, за которое я поручился, – я отвечаю за него своей репутацией!

      – Ну разумеется! – произнёс Валерио, с живостью приподнявшись на локтях. – Но куда ты клонишь?

      – Вот куда: знай – Бьянкини строят против нас козни. Из-за них мы можем потерять не только выгодное место и великолепное жалованье, которое ты преспокойно готов променять на скиросское вино и всякие развлечения, но и доверие сената, а следовательно – уважение наших сограждан.

      – Эвоэ! – воскликнул Валерио. – Это мы ещё посмотрим! Если всё это так, сейчас же отправимся к Бьянкини, вызовем их на поединок. Их трое, нас тоже – вместе с нашим другом Боцца. Справедливость на нашей стороне, так дадим же обет Божьей Матери и избавимся от предателей.

      – Какой вздор! Божественные силы не благоволят к зачинщикам ссор, а мы будем зачинщиками, если бросим вызов, ещё не имея явных улик. Да и Бьянкини в ответ на вызов скрестить мечи поступят по своему обыкновению: как-нибудь ночью пустят в ход стилеты. Это неуловимые враги. Они не оскорбят нас открыто, пока мы под защитой власть имущих. А о том, как Бьянкини нас ненавидят, мы узнаем, когда уже будет поздно.

      Вот чего я опасаюсь. Винченцо, обычно такой учтивый со мной, перестал мне кланяться, когда я прохожу мимо места, где он работает. А нынче утром, когда я провожал отца и мы все спускались по лестнице базилики, мне показалось, что трое братьев, стоя под портиком, злорадно поглядывают на нас и над нами издеваются. Ненависть давно зреет в их душах и нет-нет, да сверкнёт в их глазах. Боцца может рассказать тебе к тому же, что не раз после дневных трудов или поутру, приходя первым на работу, он на наших лесах заставал врасплох то Винченцо, то Доминика Бьянкини – они с величайшим вниманием рассматривали мельчайшие детали наших мозаик.

      – Ну так что же? Это ровно ничего не доказывает! Не кланяются они нам потому, что просто грубы. Утром на нас косо посмотрели – значит завидуют, что у нас, у счастливцев, такой хороший отец; проверяют нашу работу потому, что хотят допытаться, в чём причина нашего превосходства. Да стоит ли из-за всего этого тревожиться?

      – Почему же они не говорят с Боцца, когда он их встречает на нашем помосте, а стремглав сбегают вниз по лестнице с противоположной стороны, как будто только что совершили дурное дело?

      – Только бы встретить их! – вскричал Валерио, сжимая кулаки. – Уж я заставлю их объясниться или, клянусь Бахусом, спущу с лестницы побыстрей, чем они поднялись!

      – И подольёшь масла в огонь. Чтобы отомстить за того, кого ты оскорбил, двое других объединятся и будут мстить нам до самой смерти. Поверь мне, быть порядочным –