Слуга. Николай Александрович Старинщиков

принялся на глазах хмелеть. Его вдруг повело в сторону, табуретка подкосилась, гость брякнулся на пол и захрапел. Михалыч кинулся поднимать, но мать остановила:

      – Он частенько так. Хлоп на пол и спит.

      – Ударился, может…

      – Привык…

      Мать надела поверх халата старенький пиджак и отправилась на двор. Там у нее кровать в избушке. Михалыч проводил ее, затем, выключив во дворе свет, вернулся в дом и сел к столу.

      Початая бутылка водки стояла сиротой, но пить не хотелось. Разве что ельчика с чебачком ущипнуть?

      Съев парочку, насторожился: кто-то стоял теперь за окном: прошедшая по улице машина блеснула фарами, высветив фигуру.

      Михалыч подобрал под себя ноги – и бросился в русскую печь. В тот же миг брызнули оконные стекла, град осколков ободрал кухню, погас свет. На полу – было слышно – в смертельной истоме ёжился Чачин. Ему Михалыч не смог бы помочь, даже если бы кинулся и накрыл своим телом – от удара гранат было бы теперь два трупа.

      Бульканье крови и хрипы затем прекратились. По отсветам было видно, что в дом через окно светят фонарем.

      «Только бы не полезли внутрь, потому что в печи лежу я, – звенело у Кожемякина внутри. – Я не успею достать оружие… Контейнер – в подвале, пистолет – в столе, мать – в избушке. Только бы она не вздумала идти в дом…»

      С улицы залпом ударили из множества стволов. Возле головы били в плотную печь словно ломами. Но печь держала удары, пули вязли в ней.

      Стрельба вдруг прекратилась. По стене прыгал свет. Надо уйти в подвал – ногами вперед.

      …Михалыч сидел в подвале. Над головой хрустели стекла, слышались голоса:

      – Вот он лежит! Видишь?!

      – Но этот обросший, а говорили, что бритый…

      – Он это! Леший!

      – А где мать его, лешачиха?

      – Нам ее не заказывали… Контрольный в голову – и по коням.

      Раздался выстрел. Захрустело стекло. Взревела снаружи машина, и наступила тишина.

      Михалыч поднял над головой крышку: в сумерках зияло разбитое окно. Рядом лежал Чачин. Матушка, скорее всего, тряслась в избушке, вспоминая всех богов.

      Михалыч открыл дверь и вышел в сени.

      – Сынок…

      Мать стояла перед ним, блестя в полумраке глазами.

      – Сиди, мама, в избушке… Запрись на крючок…

      Михалыч вернулся в дом. В темноте натянул на себя форму, вышел из дома на улицу. К темным стеклам в соседних домах прилипли перепуганные лица. Пусть смотрят. В темноте они разглядят лишь человека в мундире.

      Пистолет у Михалыча лежал в правом кармане кителя. Патрон в патроннике. Снимай одним пальцем с предохранителя – и стреляй, не вынимая «машинки». Противник удивиться не успеет, как получит пулю.

      Подойдя к зданию администрации, он заметил за углом полицейский мотоцикл желтого цвета. Оказывается, этот цвет был еще в моде в здешних местах. Ключ торчал в замке зажигания. Заводи – и пользуйся на здоровье.

      Михалыч включил зажигание и стал заводить мотоцикл. Нога сорвалась, больно ударившись о рычаг. Михалыч продолжил заводить, но у него это как-то не выходило: нога словно липла