Короткими перебежками. Сергей Шведов

край, но однажды все-таки не удержался и полетел вниз.

      Слесарь Картузов неплохо в трубе устроился: и заквасить можно, и не увидит никто. Достал поллитру, выпил стакан – закусил, выпил еще – закусил, третий выпил – и тут ему как раз что-то в желудок попало. Да такое противное, да как закричит, заревет благим матом оттуда, что хоть провались. Слесарь чуть не умер, выскочил как угорелый наружу, заметался, не знает, куда деваться. А оно внутри кричит, бьется, сейчас назад попрет. Все работу вокруг побросали, на него смотрят, а он от страха ни жив, ни мертв.

      – Ой, ребята, – говорит, – делайте, что хотите, а я сейчас сдохну, оно живое внутри.

      А вокруг все хохочут.

      – Поделом гаду, в другой раз втихаря трескать не будешь.

      А сердце так и скачет, и в желудке что-то бьется, прыгает, норовит наружу пролезть. Мужики вокруг собрались, дивятся, а Картузов уже на землю лег – помирать. Прораб Сапелкин со склада крючок притащил, которым кладовщица баба Таня на работе вязала, может, этим достанет. Открыли ему рот, а оттуда сивухой да чесноком разит – не продохнешь, закусывать можно. И кричит тонким голосом кто-то:

      – Помогите, спасите, бабушка, где ты? Аааааа!

      Ну, ребята струхнули, а Картузов лежит, чуть не плачет: выньте, говорит, вы эту дрянь, – и руками показывает. Двое его челюсть схватили, держат, а прораб тотчас руку с крючком внутрь сунул и давай ковыряться, слесарь аж подпрыгнул от боли. Только было подцепил, наверх потянул, а оно возьми да его за руку цапни. Он чуть крючок не упустил, вытащил, руку держит, а из пальца кровь капает.

      – Он, зараза, еще и кусается, – говорит.

      Тут вся стройка сбежалась, смотрят, ахают, но близко не решаются подойти – страшно. Инженер Мохнач со своим советом пришел – влить ему туда сразу поллитра, само выскочит. Делать нечего, начали заливать. Картузов совсем окосел, только закусить требует. Изнутри уже не крик, тоненький писк раздается, но вылезать и не думает. Прораб видит, что водки зря извели, разозлился и давай ему кулаком в пузо, как в барабан, дубасить. Но тут его за руку кто-то схватил и держит, не дает опустить. Оглянулся прораб – старуха.

      – Ты, что ж это, сволочь, моего Илюшу убить решил?! Я те, гаду, глаза выцарапаю. Пошел вон!

      Тот было на нее вскинулся, но видит, за ней еще с десяток мужиков и баб собралось, и двое милиционеров в фуражках сзади маячат. Отступился прораб.

      – Одурела ты, бабка, – говорит только он. – Где это видано, чтоб ребенок в брюхе сидел? Померещилось на старости лет!

      – Ах, ты, гад, померещилося! Да я его голосок за версту чую!

      Раскрывает слесарю рот и кричит прямо в глотку:

      – Илюшенька, внучек, слышишь ли ты меня?

      – Слышу, бабушка, – изнутри тонким голосом отвечает.

      – Жив ты там, внучек? – спрашивает.

      – Жив, бабушка, только вытащи меня скорее отсюда, а то страшно.

      Все вокруг ахают, а прораб со страху подальше в толпу забился, чтобы в ответу не привлекли. Только слесарь стонет, закусить требует.

      – Сделайте