В могиле не опасен суд молвы. Алан Брэдли

сделать так, чтобы загадочный предмет под ним никто не заметил. Осторожно обернула длинный бумажный хвост вокруг своей руки.

      – Веди, Хоб, – драматическим голосом провозгласила я.

      Откинув голову и расправив плечи с видом героя военного фильма, уводящего свою армию из плена, Хоб промаршировал по церковному кладбищу, и я, удерживая неудобный сверток, пошла за ним.

      Никто не заподозрил, что я уношу улики с места преступления.

      Хоб ни разу не оглянулся на меня. С тем же успехом я могла быть служанкой, несущей шлейф его мантии.

      Мы прошли мимо церкви по центральной улице, потом свернули в узкий проход между лавкой зеленщика и бюро ритуальных услуг. Справа находилась кирпичная стена, а слева – высокий деревянный забор.

      – Здесь, – Хоб заговорил впервые с тех пор, как мы покинули церковный двор.

      Я остановилась, уставившись на потрепанную деревянную вывеску над открытой калиткой.

      «Ф. Т. Найтингейл. Похороны и др.»

      – Постой… – заговорила я, но Хоб поднес палец к губам, заставляя меня умолкнуть.

      – Тихо, – прошептал он, – я не хочу, чтобы па нас услышал.

      – Па? – переспросила я.

      – Мой отец, – пояснил он, указав на вывеску. – Гробовщик.

      Я чуть не упала. Не часто судьба дает такой шанс. Я чувствовала, как будто одновременно вытащила четыре туза и джокер.

      – Гробовщик, – пробормотала я, – подумать только!

      – Не бойся, – тихо сказал Хоб, выразительно артикулируя губами.

      – Уверен? – ответила я в той же манере.

      Он не ответил, но поманил меня согнутым пальцем за забор.

      Внутри был широкий мощеный двор, и я как будто оказалась в другом столетии. Все это место – от газовой лампы над задней дверью дома до коновязи – было отправной точкой для процессии на кладбище.

      Я представила терпеливых черных лошадей, запряженных в торжественный черный лакированный катафалк, через стеклянные окна которого те, кому еще посчастливилось пожить, могут поглазеть на труп.

      Кокарды, крашенные в черный страусиные перья, шевелятся на ветру, словно перья мертвой птицы (чем они, собственно, и являются). Все, чтобы вызвать трепет у зрителей и напомнить им, что они тоже смертны; носильщики в черных цилиндрах молча идут рядом с гробом и посматривают на окружающих, словно говоря: «Ты! Да, ты – ты можешь оказаться следующим!»

      О, эти старые добрые времена, когда смерть была повседневным спутником, а не слабоумным родственником, которого прячут подальше, не желая с ним общаться.

      Сегодня у двери, где когда-то переступали с ноги на ногу лошади, стоял видавший виды автомобиль. «Остин», судя по всему, в прошлой жизни служивший такси в Лондоне.

      Я осмотрелась и поняла, что это задний двор – территория, не предназначенная для посторонних глаз. Вдоль забора выстроились деревянные гробы, в углах составлены коробки с пустыми бутылками.

      Я подалась вперед, изучая этикетки.

      Ага! Как я и подозревала: формальдегид, хлорид ртути, мышьяковистая кислота и щепотка старого доброго