Колыбель Иуды. Юрген Ангер

шубка ее разошлась, и пышная юбка плыла над полом, как перевернутая роза. Тетка-сестрица лежала в гробу, накрытая мантией до подбородка. Придворный мумификатор постарался, нарисовал ей после смерти прекрасное лицо – лучше настоящего. Лисавет подумала, про себя смеясь, что Бюрен, наверное, плачет над этим гробом – такую красавицу потерял. Караул и здесь салютовал цесаревне, с удовольствием – гвардия ее обожала. Лисавет смотрела на гроб, на теткино белое, восхитительное постмортем лицо, на живые орхидеи в траурной гирлянде – что делаю я здесь, зачем? В четыре-то пополуночи?

      – О, миа кор…

      – откуда-то сверху, тихо-тихо, и скрипка – вступает нежно и властно, и сердце – трогается с места и бежит, бежит… Голос, что звал ее, обрел плоть. Лисавет повернулась, вышла из зала – еще раз салют, цесаревна! – и побежала вверх по лестнице.

      – О, миа кор…

      Коридор, коридор, поворот. Зеркала, портьеры, портреты, статуи, маски – так лодка плывет по течению, чтобы вдруг оказаться – в излучине реки. В малом концертном зале, царстве господ Арайя и Даль Ольо. В зале, к которому примыкает – комнатка обер-гофмаршала.

      – Доброе утро, ваше высочество, – шепотом поздоровались двое на сцене, и переглянулись, и рассмеялись. О, маленькая интрига, маленькое предательство. Синьор Арайя был ревнив, и завистлив, и не терпел, когда на сцене ставили чужие оперы, не его. А господин Левенвольд тайно обожал Генделя, и господин Даль Ольо – обожал господина Левенвольда. Тайная репетиция, на рассвете, пока спит ревнивый синьор Арайя. Ведь если он узнает – непременно приревнует, обидится, и оставит двор, и отбудет на родину, а это нельзя, катастрофа!

      Двое заговорщиков на сцене – сам Даль Ольо со скрипкой, божественной своей Медузой (да, у инструмента есть имя, ведь есть же душа, и характер) и меццо-сопрано Чечилия Пьюго. А, вот выступил из-за кулис и третий, золотой голос русской оперы, кастрат Медео Модильяни.

      – Господа, вы готовите сюрприз для обер-гофмаршала? – догадалась Лисавет.

      – Но-но-но, не сюрприз, – стремительно возразил ей Даль Ольо, – господин Левенвольд – наш провожатый на этом извилистом пути. Он так мечтал услышать со сцены «Остров Альцины», хотя бы не целиком, хотя бы несколько арий…

      – Так гофмаршал здесь? – «брать что захочется можешь уже сейчас…»

      – Он у себя, он разговаривает…

      – Продолжайте, господа, я вам не помешаю, – милостиво позволила Лисавет.

      (Я всего лишь зайду взять – то, что мне отчего-то так хочется…)

      И Медуза – заиграла, роняя темные капли сердечной муки, и выступил на середину сцены нежнейший Медео в огненном парике, и запел, словно сглатывая идущую горлом кровь:

      Il caro amante

      non siegue il piede

      e fido resta…

      – пауза, и снова – горлом клокочущая кровь —

      …ma non con te…

      (Твой возлюбленный

      не уклонится с пути

      и будет верен…

      …но не тебе…)

      Все