Париж между ног. Таня Сербиянова

нужен драйвер, шофер который по-русски мог бы со мной говорить.

      – А, драйвер? Э руссия мать!

      – Какая еще мать? Ну, что тут такого я сказала, и показываю ей жестами, как рулю, потом на часы, восемь часов, потом ей опять.

      – Драйвер, чтобы он мог по-русски! Ты поняла? Ну, по-русски, смотри! – и показала язык.

      Через минуты стук. Входит горничная, а за ней следом какой-то болгарин или румын?

      – Вы кто? Вы по-русски разговаривать со мной сможете?

      – О да, мадмуазель, я могу. Я все понял! Пожалуйста, что Вам надо куда? Я отвезу.

      – А Вы?

      – Я серб, зовут меня… и мы тут с женой, с семьей, и дочь тоже она здесь учится в Сорбонне на бакалавра и также по-русски и по-французски прекрасно говорит. Язык знает, потому что у меня была большая практика, я русский знаю, учился в Союзе, а потом война в Сербии, и мы уехали сюда.

      – Ну, слава богу! Вот и хорошо! Вы мне сможете помочь? Мне надо…

      И дальше ему сую визитку кутюрье, поясняя, что мне надо к нему, но…

      – О мадмуазель я все понял, Мари, моя дочь, Вам поможет во всем! Она, знаете, может многое и она…

      И вот мы едем уже за ней.

      Я с удовольствием сижу в машине и глазею по сторонам. А он мой славянин, брат, серб, видит меня в зеркале и все поясняет, а потом мы заезжаем к нему домой, и он говорит, что он сейчас мигом.

      Потом вижу девицу, типичную парижанку, она садится в машину.

      – Мари, можно Маша, как Вам будет угодно. – Знакомимся, и я ей говорю, что мне надо помочь, что я…

      – Так, не волнуйтесь, я с Вами мадмуазель! Ах, Вы замужем и когда? Да что Вы? Поздравляю! А ведь французы говорят, что любовь – единственная болезнь, от которой не хочется избавляться.

      Мы смеемся. А потом вижу, что все искренне и от сердца.

      – Мари, можно просто – Маша, как вам, мадам, будет удобно.

      Потому говорю:

      – Я рада Мари, ей-богу! Теперь мне помогай, сможешь? Вот и хорошо, только я точно не знаю насколько мне надо все это от Вас, но я думаю, что неделю это точно, а может быть, больше. А Вы готовы со мной поработать?

      – О да! Но…

      – Ну да! А сколько Вам и отцу надо за неделю, только скажите мне честно, я все оплачу?

      Они уже на французском. Я не смотрю, пусть, думаю, сами между собой сговорятся.

      – Да! Я сказала, хорошо! Только вот еще что? Вы, Мари, со мной всю неделю и в городе, и потом в доме, где я живу, есть еще маленький номер на одного, и я Вам его сниму. Вы как, согласны?

      А она хороша эта Мари! И сразу ко мне с объятиями и целоваться! А ее отец пока мы едем куда-то, уже поет во весь голос и мы все вместе с ним:

      – Расцветали яблони и груши!…

      Потом все пошло как по маслу, и мне с ними так здорово, и так хорошо, а, главное, что весело на душе и легко!

      Мари мне все больше и больше нравится, и я смотрю на нее – славянка, а ведь сама, как типичная парижанка.

      Глазки живые и крупные, как угольки, скулы славянские, волосы под мальчишку с челкой, брючки бриджи,