Воображаемые девушки. Нова Рен Сума

не рассказывал ей про фургон. Она была внутри его, рылась в моих вещах и нашла очки, которые я стащила тем летом, когда уехала – те самые, с розовыми линзами, которые, по словами Руби, делали человека счастливым, типа наркотика, но таскаешь ты его на своей голове.

      Парень, его звали Джаред, с подозрением пялился на мой телефон, с видом покровителя даже. Только вот с чего он взял, что может так себя вести?

      – Кто это?

      – Мне пора. – Вот и весь мой ответ, потому что Руби была здесь.

      Все изменилось, для всех, поэтому как мы могли продолжать этот разговор, как вообще кто-то мог о чем-то разговаривать, как я могла притворяться довольной этой обычной жизнью, в этом обычном коридоре, рядом с этим обычным парнем, когда она была здесь?

      3

      Руби пыталась

      Руби пыталась убедить моего отца. Она испробовала все способы: даже пристально смотрела на него до тех пор, пока ему не оставалось ничего, кроме как смотреть прямо на нее в ответ.

      Она пыталась вводить его в заблуждение, проявляла всю свою изворотливость, как когда никто ничего не замечал, а потом бах! через несколько дней они принимались искать свой кошелек, и им казалось, они помнят, как в один быстрый миг он был широко открыт в руке Руби. Она пыталась говорить тихо, пыталась говорить громко. Она старалась быть милой; она пробовала быть грубой. За закрытой дверью, где я не могла ее видеть, но знала – она пыталась.

      Я ждала у папиного кабинета вместе со своей мачехой. Она не представляла собой ничего особенного – если мы с Руби случайно вспоминали ее в разговоре, то избегали называть по имени.

      У нее было двое детей, и так как у нас с ними один отец, в их венах текла наполовину та же кровь, что и в моих, в точности как у нас с Руби, в таком же самом объеме, но только с ними я не чувствовала никакой связи.

      Я могла бы пройти мимо них в школьных коридорах, как мимо любых других. Мальчишка и девчонка. Увидишь их, помашешь рукой. Может, на вас будут свитера одинакового цвета и вы скажете: «Эй, ты смотри-ка, у нас свитера одинакового цвета». Но больше сказать друг другу вам нечего, и вы идете дальше по своим делам. И едва вспомните об этом когда-нибудь потом, потому что чужие друг другу.

      Вот как я узнала, что кровь не имеет никакого значения, а семейные связи во многом напоминают старую жвачку – ее можно больше не жевать, выплюнуть и прилепить под столом. И потом уйти.

      Руби была моей сестрой, но значила для меня куда больше. Она любила меня. Любила меня так, как никто в целом мире. Больше матери, больше отца. Больше друзей. Больше любого из парней, с которыми встречалась, потому что никого из них она на самом деле и не любила. Неважно, что между нами стояли эти два года в разлуке – Руби, бесспорно, продолжала меня любить.

      Мачеха покашляла. Она всегда так делала, вернее, ей приходилось – иначе я забывала, что она рядом.

      – Ты уверена, что хочешь уехать с этой Руби?

      – Руби – моя сестра. Она фактически вырастила меня.

      – Что ж, я вижу ее впервые.

      У меня не было настроения рассказывать