Воображаемые девушки. Нова Рен Сума

не могла издать ни звука, чтобы крикнуть в ответ.

      В лодке лежала чья-то рука. Чья-то холодная, мертвая рука.

      Тут показался свет фонариков. Достаточно близко, чтобы выхватить меня из темноты – все-таки, наверное, я заплыла не так далеко, как мне казалось. Лучи прыгали по моему лицу, шее, плечам – вот она я, здесь, в воде, держусь за лодку, живая и здоровая. Но они осветили еще и то, что находилось в лодке, и я увидела: пара плеч, длинная шея, лицо. Не мое лицо.

      Девушки, чей безжизненный взгляд уперся в половинку луны. Девушки, которая оставила здесь свое тело, чтоб я нашла его. Девушки с бледными волосами и бледными щеками, которые казались еще бледнее на фоне белой футболки.

      Меня схватили чьи-то руки – больше, не руки Руби, а значит, она послала за мной парней – и сначала сжали меня сильно, но потом их обладатель, кто бы это ни был, увидел девушку в лодке, отпустил меня и кричал, хватаясь за лодку, но не за меня.

      Это лицо в лодке могло бы быть моим; эта мысль молнией пронеслась в моем сознании, исчезнув быстрее, чем появилась.

      Но это было все то же лицо другой девушки. Я запомнила два открытых глаза и закрытые, треснувшие губы. Я узнала ее. Мы были знакомы.

      Ее звали Лондон, вдруг выскочило в памяти. Лондон Хейз. Мы обе ходили на французский, стоявший в расписании седьмым уроком: ей было столько же лет, сколько и мне.

      Потом произошло столько всего, да так быстро, что это невозможно было осмыслить.

      Я помню, как меня крепко схватили за руку и потащили к берегу. Как все кричали. Как притянули к берегу лодку. Помню свет, которого вдруг стало явно больше, чем мог дать рой карманных фонариков. Свет, в котором можно было утонуть. Я помню холод, который остался внутри меня, сковав льдом все тело.

      Мы пытались сбежать, но некоторых из нас все равно поймали. Поймали и меня. А когда они поймали меня, моя сестра позволила им поймать и себя. Нас обвинили в незаконном проникновении на частную территорию, задержали для допроса, потому что сначала, до вынесения решения о том, что произошла передозировка наркотиками, в полиции считали, что произошло убийство.

      Никто не признался в том, что дал Лондон наркотики. Никто не признался в том, что положил ее тело в лодку. Никто не знал подробностей происшествия.

      Я же продолжала видеть ее лицо, даже после того, как Лондон вытащили из лодки и увезли. Продолжала слышать плеск воды, как будто в ней по-прежнему плавали люди, хотя все уже вылезли на берег и ушли далеко от водохранилища.

      И вот я повернулась к своей сестре, сидевшей рядом со мной на заднем сиденье полицейской машины, в которой мы вдруг оказались. Моя сестра, раньше никогда не бывавшая в полицейской машине, не сопротивлялась, не хваталась за решетку, не предпринимала никаких попыток вырваться на свободу.

      В ее глазах застыли ночные звезды, волосы сияли в свете полицейских огней, и она вела себя так, как будто ничего не случилось – пока не посмотрела на меня.

      – Что такое, Хло? Ты выглядишь такой… напуганной.

      Я потрясла головой, не в