Тысяча акров. Джейн Смайли

а потом – лимфому.

      – Теперь твоя очередь рассказывать.

      – О чем?

      – О маме.

      Вся округа единодушно осуждала Джесса Кларка за то, что он так и не появился, когда его мать Верна умирала. Я тоже, и потому мой вопрос прозвучал довольно резко:

      – Уверен, что хочешь знать?

      – Нет.

      – Тебе решать.

      – Все было так плохо? – спросил Джесс.

      – Лимфома почти не причиняет боли. Твоя мама чувствовала легкое недомогание в течение пары месяцев, но к доктору идти наотрез отказывалась. Лорен едва ли не силой отвез ее в больницу, там поставили диагноз. Через две недели ее не стало. Долго она не мучилась.

      – Почему же ты спрашивала, хочу ли я знать?

      Я чувствовала вкус пыли на губах.

      – Она ждала тебя. По словам Лорена, до последнего ждала, что ты появишься или хотя бы позвонишь.

      – Мне никто не сообщил.

      – Она запретила. Надеялась на духовную связь. Рассказывала, что, когда ты был маленьким, ей даже не приходилось тебя звать, стоило только подумать, и ты являлся. До самого конца она надеялась, что ты ее почувствуешь. Я понять не могла, почему Гарольд и Лорен не позвонили тебе вопреки ее запретам. Оказалось, не смогли тебя найти. Лорен звонил в Ванкувер Джесси Кларк, но та оказалась женщиной.

      – Как она уходила?

      – А ты как думаешь? В тоске и горе.

      Джесс ничего не ответил, я продолжала сажать. Солнце уже стояло высоко, время близилось к полудню, а у меня еще оставалось двадцать пять кустов в ящике. Я отодвинула их в тень и полила водой. Возможно, я была слишком резка с Джессом, но я прекрасно помню, как умирала моя мать. Мне тогда едва исполнилось четырнадцать. Она лежала в гостиной, и мы с Роуз ухаживали за ней два месяца. Дежурили по очереди: я приходила в школу на два часа позже, а Роуз уходила на два часа раньше. Не знаю, есть ли на свете что-то более тяжкое и весомое, чем смерть матери. Все мы думали, что Джесс Кларк должен приехать. Просто обязан, какой бы тюремный срок ни ждал его при пересечении границы. Так повторял Гарольд, и я до сих пор с ним согласна. Я облизнула губы, пересохшие от опаляющего гнева.

      – Не сработала духовная связь, да? – бросила я.

      – Она умерла в ноябре семьдесят первого?

      – Сразу после Дня благодарения.

      – Ничего не чувствовал, – покачал головой Джесс. – Жил на маленьком острове, даже без телефона.

      Голос его звучал ровно, но лицо исказилось болью и гневом.

      – В этом недостаток телепатии – связь на линии то и дело обрывается, – выдавил он и невесело рассмеялся, откинув голову и почти задыхаясь. Я не могла оторвать от него взгляд: ни у кого из знакомых мужчин не видела я такого выразительного лица. Вокруг носа и глаз пролегли глубокие морщины, углы губ опустились, глаза потемнели, брови сдвинулись.

      – О боже…

      – Джесс? Ты в порядке? Почти восемь лет прошло.

      – Я так злился на нее! – воскликнул он. – В первый год я писал ей дважды. Она ведь тоже войну не одобряла. Но она не ответила. Всего одно письмо или открытка! Чтобы я знал, что она не осуждает или хотя бы думает обо мне! В Ванкувере тогда было полно парней,