Врачебная ошибка. Мария Воронова

Настоящие мужики родятся у настоящих мужиков, а их почти всех перебило в войну.

      Зиганшин стиснул зубы.

      – И еще такой момент, – кажется, Альтман развивала давно волнующую ее идею, – раньше риски делились поровну между полами. Война холодным оружием была не такой опасной, как теперь, и мирное население при ней страдало минимально. Мужчина шел махать мечом, зная, что в принципе, конечно, если зазевается, может быть убит, но в то же время в случае успеха его ждали чужие женщины и богатые трофеи. Но шанс выжить был намного выше, чем сейчас. У женщин же совсем наоборот. В Средние века забеременеть и родить, в смысле угрозы жизни, было все равно что сходить на войну, даже опаснее…

      – Товарищ полковник, простите, мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – перебил Зиганшин, чувствуя, что еще секунда, и он потеряет над собой контроль.

      – О! Безусловно! – Альтман достала новую сигарету, закурила и закашлялась. – Простите мою бестактность.

      – Ну что вы, вы же не знаете…

      – Я знаю. И я действительно бестактна, – холодно продолжала она, – существует стереотип, что люди с математическим складом ума не умеют коммуницировать, и я, к сожалению, укладываюсь в этот стереотип. Мой долг был развлечь вас светской беседой, только, не учтя ваших личных обстоятельств, тему я выбрала крайне неудачно. Простите.

      – Ничего. А откуда вы знаете о моих обстоятельствах?

      – Мы с полковником Шляховым много об этом говорили. Вам очень сочувствуют.

      – Спасибо.

      – Мстислав, раз уж мы коснулись вашего несчастья, то я могу помочь с усыновлением.

      – Простите? – вскинулся Зиганшин.

      – Исключительно в порядке информации сообщаю, что я могу помочь с усыновлением ребенка, – отчеканила полковник Альтман.

      Зиганшин выехал на Московский проспект. Слава богу, до гостиницы осталось минут двадцать, и скоро он избавится от этой любительницы ковыряться в чужих ранах, если она, конечно, не захочет ехать с ним вручать остальные посылки.

      Альтман достала из сумки визитку и воткнула ее в щель бардачка.

      – Надумаете, позвоните мне. Есть связи. Кроме того, могу поспособствовать вашему делу.

      – Какому делу? – Зиганшин подумал, уж не пьяна ли она. Иначе чем объяснить такую странную откровенность и бесцеремонность?

      – Вы же подали в суд на врача? Или хотя бы в прокуратуру написали?

      Он отрицательно покачал головой. По левую руку в плотной осенней тьме сиял огнями большой торговый центр, и Зиганшин вспомнил, как они всей семьей ездили сюда на школьный базар и никак не могли подобрать Свете туфельки, девочка не понимала, подходит ей или не подходит; тогда Фрида, несмотря на живот, опустилась на колени и стала проверять, где находится большой палец, а потом не смогла сама встать, так что Зиганшину пришлось ее поднимать.

      Потом дети носились по канцелярскому отделу, выбирая тетради, а Зиганшин сидел с Фридой на скамеечке, держал руку на ее животе, чувствовал, как ворочается его сын, и был счастлив.

      Черт возьми, разве справедливо, если тот, кто это разрушил,