Врачебная ошибка. Мария Воронова

бросилась к телефону.

      Вызвав доктора, она побежала в конец коридора, Зиганшин побежал за нею.

      Через секунду они оказались в операционной, он опустил жену на стол, хотел растормошить ее, но акушерка вытолкала его вон.

      Прошло очень много времени, а может быть, всего несколько секунд, и появилась врач.

      Потом подъехала «Скорая», стукнула внизу тяжелая входная дверь, и мимо Зиганшина быстро прошли хирург и анестезиолог – Фридины коллеги, которых он неплохо знал. Анестезиолог сразу скрылся за дверью операционной, а хирург на секунду задержался возле него:

      – Иди на улицу, Слава, ради бога, не путайся под ногами.

      Зиганшин молча кивнул.

      Он будто завис во времени, как муха в янтаре. Что-то делал, кажется, переоделся в свое и вышел в садик. Ходил вокруг роддома, смотрел на клумбы с яркими осенними цветами, лишь бы не видеть окно, горящее мертвенно-белым светом. Окно операционной, где сейчас что-то делают с Фридой и с их сыном.

      Вдали, за березовой рощей, виднелся золотой купол церкви, и Зиганшин подумал, что надо помолиться. «Пожалуйста, сделай так, чтобы они остались живы», – шептал он, понимая, что этого не будет.

      Он не знал, сколько прошло часов или минут, прежде чем к дверям роддома снова подъехала «Скорая». Выскочили санитары, с грохотом раскрыли задние двери и выкатили носилки. «Значит, жива», – подумал Зиганшин и подошел ближе.

      Фрида лежала на каталке бледная, как восковая. Анестезиолог шел рядом и дышал за нее мешком, сестра несла капельницу. Зиганшин понял, что она еще под наркозом, и остановился. Нельзя сейчас мешать врачам.

      Фриду погрузили в машину, и «Скорая» уехала, завывая сиреной. Мстислав Юрьевич поймал себя на мысли, что жена проснется от громкого звука и ей станет больно.

      На крыльцо вышел хирург и закурил. Зиганшин дал ему сделать несколько затяжек и только после этого подошел.

      – Ну что, – сказал хирург отрывисто, – кровопотеря колоссальная, поэтому побудет у нас в реанимации два-три дня как минимум.

      Зиганшин кивнул.

      Хирург глубоко затянулся, выдохнул и нахмурился:

      – А ребенка не спасли, – сказал он.

      – Слава богу, Фрида осталась жива.

      – Если бы взяли хоть на пятнадцать минут раньше, может, живым бы достали, – вздохнул хирург.

      – Главное, она жива, – повторил Зиганшин.

      Следующая неделя помнилась ему смутно. Он ездил в больницу, сидел возле Фриды, держал за руку и ждал, когда жена очнется. Но ее состояние оставалось таким тяжелым, что врачи целую неделю продержали ее в наркозе.

      Он старался быть полезным, помогал сестрам ворочать больных, но все равно долго ему не разрешали находиться в реанимации и выгоняли.

      Сначала Зиганшин хотел оттянуть похороны сына, чтобы Фрида могла с ним проститься, но потом решил, что для нее это будет слишком тяжело, и сделал все сам.

      Ее выписали только через месяц, худую, слабую и раздавленную горем.

      Мстислав Юрьевич закрепил нитку и оглядел свою работу, держа в вытянутой руке. Что ж, Свете краснеть