Врачебная ошибка. Мария Воронова

отвечала на его ласки и старалась уклониться от них.

      – Хорошо, зайчик, не буду на тебя давить, – вздохнул он. – Только ты подумай, ладно?

      – Нет.

      – Просто подумай.

      Фрида молча протянула руку к тумбочке и взяла пузырек со снотворным. Медленно открутила крышечку, вытряхнула на ладонь таблетку и проглотила, не запивая. Зиганшин внезапно подумал, вдруг однажды она возьмет и выпьет сразу все таблетки, а его не будет дома.

      От ужаса перехватило дыхание.

      – Все будет, как ты скажешь, зайчик, не волнуйся.

      Фрида притулилась к нему, положила голову на грудь, как раз там, где у него был рубец после ранения.

      – Прости меня, Слава.

      – Не за что прощать. Только обещай, что завтра поешь.

      – Обязательно. Ты не волнуйся за меня, я выздоровею.

      – Да уж пожалуйста.

      Он неподвижно лежал, пока Фрида засыпала у него на плече, и потом, когда ее дыхание стало ровным, долго еще не шевелился. Думал, что с бессонницей надо что-то делать, иначе недалек день, когда он перестанет нормально соображать и допустит на службе ошибку не хуже той, что совершила докторша.

      Зиганшин осторожно высвободил руку и сел в кровати. Взял Фридин планшет, наушники и включил первую попавшуюся аудиокнигу. Было все равно что слушать, убаюкивал сам голос чтеца.

      А если бы сын остался жив, то Зиганшин сам читал бы ему сказки на ночь и пел колыбельные. Фрида бы не смогла, потому что у нее ни голоса, ни слуха, а он поет не как Шаляпин, но нормально. Серенького волчка бы исполнял, что там еще? Из «Долгой дороги в дюнах» отличная колыбельная «За печкою поет сверчок», потом «Спи моя радость, усни».

      Спит сейчас сын. Вечным сном.

      Зиганшин изо всех сил стиснул кулаки, чтобы не заорать.

      Понял, что сегодня не уснет, и тихонько спустился вниз.

      В дни, когда отчим был занят, мама оставалась ночевать, чтобы утром ехать в город вместе с Зиганшиным. Он чувствовал себя лучше, когда она рядом, вместе с Ксенией Алексеевной в дом возвращалась не жизнь, конечно, но хотя бы тень прежней жизни.

      В такие дни в кухне на плите кипел фирменный мамин борщ, шипели на сковородке котлеты, а в духовке покрывалась золотистой корочкой картошка, и Зиганшин вспоминал, как раньше радовался этим простым человеческим радостям. А главное, Света с Юрой сидели тут же, разложив тетрадки на кухонном столе, мама одним глазом посматривала в задачи и, быстро нарезая салат на крохотном островке свободного от школьных дел пространства, подсказывала детям правильные ответы.

      Он соскучился по радостной и уютной жизни, и приятно было видеть, что для кого-то она еще не кончилась.

      Дети хотели освободить ему стол, но Зиганшин положил ладони им на плечи. Заглянул в Светину тетрадку, ничего не понял и подумал, что на службе совсем отупел. Теорема Пифагора – его максимум, и то доказать ее он теперь бы ни за что не смог. Другие родители следят за успехами детей, помогают им делать уроки, а заодно и развивают собственный мозг, а он как дурак ходит.

      Внезапно