Распятый дервиш. Александр Холин

зыбучие пески.

      Кому же нужен этот выстрел?

      Кому убийство – это жизнь?

      Мой ум и вызверел, и вызрел

      среди извечных дешевизн.

      А сердце требует полёта

      и душу мне не удержать!

      Лишь улыбнётся в спину кто-то,

      кому привычно согрешать.

      Но мы живём ещё, казаче!

      И, значит, Русь не умерла.

      Всё будет так, а не иначе,

      когда спасём страну от зла.

      «Опять брожу среди огней…»

      Опять брожу среди огней,

      как в окруженье жадных взглядов

      театра улиц и теней,

      подворотен, и парадов.

      Меня пронзает темь и тишь.

      И я, скользнув привычной тенью

      по лицам стен и серых крыш,

      сам превращаюсь на мгновенье

      в подобье жадного огня,

      который сжег огромный город

      внутри меня…

      «Снег, снег, снег тает на лицах…»

      Снег, снег, снег тает на лицах,

      тонкий смех в водах струится.

      Дон, Дон, Дон – родина предков.

      Под погон – пули отметка.

      Сколько вод в небыль уплыло,

      столько здесь всякого было.

      Не познать прошлого память,

      не унять чёрное пламя.

      Берегли честь и свободу,

      в полземли – путь до восхода.

      Шашки вон! – к бою из ножен,

      только конь верный стреножен.

      Только свист вражьей нагайки,

      в лагерях вышки да пайки.

      Вся страна – красное знамя.

      Сатана, что сделал с нами?

      Ныне рубль – честь и награда,

      мёртвый гул – колокол ада.

      Дон, Дон, Дон – тихая речка,

      под погон пулей отмечен.

      «По улицам белым, по улицам сонным…»

      По улицам белым, по улицам сонным

      бредут одинокие липы, сутулясь,

      навстречу январским полунощным звонам.

      И негде укрыться в безлюдности улиц

      от белой неоновой стражи порядка.

      И жадные хищные плети ознобов

      сдирают кору, словно с девушек платья.

      Струятся позёмки пушистые прядки,

      крепчают холодного неба объятья.

      Но где же рассвет до привычного серый?

      И кажется: прячется рядом разгадка

      любви и жестокости, страха и веры.

      Третий Рим

      Рим конца и Рим начала,

      где история без дна,

      где потомки Марциала

      бродят в поисках вина.

      Где любой правитель – Август,

      где любой мыслитель – шут,

      где, конечно, я прославлюсь,

      если раньше не сожгут

      или на кол не посадят,

      иль кнутом не засекут.

      Здесь словами знатно гадят:

      реки чёрные текут

      с языков,

      газет,

      плакатов,

      в блеске улиц и витрин.

      Рим дельцов, поэтов, катов –

      я твой раб и господин!

      «Мы живём, ожидая кончины…»

      Мы живём, ожидая кончины,

      выбрав ноту на множестве клавиш.

      Умереть –