Из жизни Димы Карандеева. Дмитрий Викторович Лукин

говорит Мастер. – Ну что ж, начнем обсуждение. Кто желает высказаться? Кому слово?

      Все молчат. Автор уже понимает – сделал глупость, что не только прочел свой рассказ в аудитории, но и вообще взялся за него. Что вообще когда-то пришла ему мысль начитаться «Темных аллей» Бунина и попробовать писать.

      Наконец, первый голос из зала:

      – Можно мне? – слово берет полноватая девушка-гений, пишущая социальную прозу.

      Все взгляды обращаются к ней. Обсуждаемый готов залезть под парту, лишь бы ему не сказали плохих слов, но…

      – Ну… Я вообще хочу сказать, – начинает «социальная проза», – что все прозвучавшее несколько пошловато.

      Тишина. Все молча согласились, понимает автор.

      – … Особенно сцена в поле. И позвольте мне заметить такой нюанс… Вы написали «стоячая грудь»…

      Легкая улыбка на лице обсуждаемого-жертвы.

      – Так писал даже Бунин, «Темные аллеи», страница первая, второй абзац снизу.

      Лица присутствующих оборачиваются к нему. Он понимает, что набрал бал. Девушка-социальная проза, может, такого и не читала.

      – Потом дальше… – продолжает она. – Я не верю, что она ему отдалась… Образ мужчины подан скучно и публицистично. Такому мужчине не хочется отдаваться. Потом, сам образ автора в рассказе… – это тряпка. Он все время чего-то боится. Он какой-то странный.

      – Ну, там же сказано, что в детстве он много болел, – делает комментарий писатель с первый парты с несколько эстетскими манерами.

      – Да, болел, – говорит женщина со второй парты, – но как он делает это с ней в поле, я не вижу этого…

      – Я тоже не вижу, – говорит гений с четвертой парты с краю, пришедший не в ветровке и потому, по сути, не имеющий права считаться гением.

      – Вы не видите, а я вижу, – говорит девушка с последней парты с длинными белыми волосами и ресницами, – особенно жизненно показано, как в этот момент она подумала о муже. По-моему, в «Анне Карениной»…

      – Погодите, не все сразу, – говорит Мастер и обращается к стоящему на трибуне автору, – мне почему-то кажется, что вы не видите своей героини. Пушкин видел свою Татьяну как живую, а у вас в течение рассказа у нее то пухлые, то тонкие руки.

      Автор напрягся, но хочет держать слово.

      – Вы понимаете, этим я имел в виду воплощение женщины во всех возможных ипостасях. Она разная. Здесь она ему женщина, мать, сестра, подруга… Понимаете?

      Мастер задумывается.

      – Ну что ж, – наконец говорит Мастер, – это интересная мысль…

      – …старший брат, – не обращая внимания ни на кого, продолжает перечислять автор, – двоюродный дядя…

      – Знаете, – говорит брюнетка с первой парты, – мне кажется, что М. в образе автора здесь изобразил себя.

      «Узнали! Узнали, сволочи! Что же теперь делать? Куда деваться?!» – начинает лихорадочно думать автор.

      – И еще, – продолжает она, – здесь есть такое место, которое, мне кажется, очень удалось.

      Автор