Фомо. Дмитрий Павлюк

участия в действии, мы так или иначе причастны к нему хотя бы потому, что знаем о нем, и даже если не показываем этого – мы в нем заинтересованы. Не знаю почему. Потому что это часть жизни.

      Я много думал об этом раньше, и мне казалось, постиг всей сути человеческой массы – толпы. Но когда пришло время высказаться, оказалось, что ничего о ней я не знаю. Я уверен только вот в чем – суть ее держится на одном лишь чувстве, которое ни один человек испытывать не желает – чувстве одиночества.

      Двери открылись, и я влился в вагон, меня прижали к стеклу, на котором висела яркая рекламка, и поезд тронулся. На меня навалился кто-то сзади, и я согнулся, а ноги пришлось раздвинуть, чуть ли не на шпагат сесть. Руку зажало в неестественной позе – если бы кто посмотрел на меня со стороны, подумал бы, что я нацист. Я уперся носом в бицепс мужика, рекламирующего спортзал где-то там, где я никогда не был. Или был, просто не знал названия улицы. Глаза вперлись в три буквы – “РНЫ” – больше я ничего не видел.

      Пришлось мне опустить голову – так было проще. Шея затекла и я не мог больше держать ее ровно, тем более кто-то, держась за поручень, чуть ли не положил свою мощную руку мне на голову. Все, что мне осталось – это разглядывать чужие башмаки и сумки, которые держали внизу, чтобы их не унесло. Свои ботинки я не видел – они разъехались в разные стороны. Вообще все стояли как-то странно, будто бы играли в игру, где нужно ставить ноги и руки на разноцветные кружки. Я видел ногу человека, который стоял от меня в нескольких метрах. Или это была не его нога… Все смешалось, и было темно. Перемешанные провода – вот что все это напоминало.

      И среди этой мешанины конечностей, обутых в разные башмаки, кеды и туфли, среди темного пространства что-то вдруг блеснуло. Не знаю, что это было, но когда я перевел взгляд туда – там была только штанина и выглядывающий из-под нее носок. Это могло быть что угодно. Может, от потерянной монетки отразился свет, или маленькое стеклышко. Но оно ведь тоже как-то туда попало. Монетку кто-то обронил. Кто держал ее до этого? Сколько человек? Где она побывала? Всегда было интересно проследить ее жизнь от станка до меня. Окунуться в…

      Видели? Опять. Что-то блеснуло там же, только что, вот сейчас. Опять! Это… свет. В темноте любой свет кажется ослепляющим. Просто свет падает на пол, нашел щелочку меж ног и теперь покоится на полу. Ничего особенного.

      А ведь он тоже может быть чем угодно. Вдруг это… дыра? В другое измерение или что-то такое? Почему нет? Может это земля с той стороны? Там сейчас утро – вот и свет.

      Разглядывая световое пятнышко, которое не двигалось, я почему-то почти убедил себя в том, что это точно дыра в другой мир. И мне стало радостно. Я улыбнулся, не боясь поймать на себе чужие взгляды – здесь всем было не до людей. Свет все еще там. И он… греет. Он него прямо исходит тепло и умиротворение. Как щенок на войне. Новая жизнь на бойне. Надежда.

      Когда двери открылись, все чуть расступились, чтобы выпустить меня. На станции было несколько человек. Они посмотрели на меня так, будто бы ждали меня. Может мне показалось