Глинтвейн. Алексей Глазков

становится настолько страшным, что ослабевший трезвеющий разум не в силах выйти на свет и снова и снова с головой отдается темноте, медленному грязному умиранию, когда разум умирает раньше плоти и грязная плоть влачится, доживает, используя остатки сознания для выманивания крупицы яда у своего божества – алкоголя.

      Страшные похмельные мысли на пути к станции оборвались при виде спортплощадки. Там был уютно скрыт в сени высокого тополя турник с облупленной выцветшей голубовато-зеленой краской, турник был старый, но по-прежнему крепкий, наверняка он помнил не одно поколение сдававших ГТО школьников и был по-прежнему готов и к вызовам современности.

      Тимофей встряхнул головой, посмотрел на приложение с расписанием электричек, времени было еще достаточно. Превозмогая тошноту, он решительно направился к турнику.

      Спустя 2 подхода по 5 подтягиваний тошнота победила и окрестности турника были орошены чернотой желудочного сока.

      – Это была ошибка, – произнес сам себе Тимофей, имея в виду и вчерашний вечер, и решение запрыгнуть на турник.

      В итоге он кое-как добрел до ларька, купил колы, выпил ее залпом, в нос ударило давление газов, зажмурился, потекли слезы. Он вытер их рукавом, выкинул бутылку в урну и зашел через турникет на платформу…

      Через час измождённый борьбой с последствиями интоксикации Тим был близок к цели, стоял на эскалаторе и внимательно наблюдал за женщиной с недовольным лицом, напоминавшим бульдожью морду, поверх которой громоздилась лампообразная дерматиновая шапка цвета подгнившей тыквы. Все кругом было ужасно или, что более вероятно, казалось ужасным из-за внутренней посталкогольной агонии.

      Здание его работы можно было увидеть сразу при выходе из метро. Оно было воплощением незыблемой мощи имперских времен, 4 колонны величественно возвышались над его входом. Удачно подобранный цвет стен, напоминающий светлую, высохшую на солнце глину, скрадывал его размеры, и оно органично вписывалось в окрестный ансамбль малоэтажного старинного района мегаполиса. Снегопад же дополнительно скрадывал очертания, и оно казалось началом Великой Китайской стены; к ней, как к спасительной защите от непогоды и суеты утреннего часа пик, из последних сил двигал свое тело путник Тимофей, когда неожиданно сзади кто-то хлопнул его по плечу.

      – Здорово, продюсер, – весело скрипнул догнавший его Костик. Видно было, что ему тоже было нелегко с утра, однако, судя по свежему амбре, он это дело уже исправил. – Ну ты и разрулил вчера с Родиком, – весело продолжил он.

      – Что? – мысли заметались в голове Тимофея, словно мокрые кошки при звуке пылесоса. – Как я с Родиком, что разрулил?

      – У-у-у-у, брат, да тебе бы подлечиться не помешало, глазенки-то смотри какие тяжелые, ну-ка пойдем, – он схватил под руку Тимофея и потащил его в сторону.

      – Не-не-не, – категорически и одновременно жалобно, скороговоркой произнес Тим, –