Пленэрус. Евгений Штиль

пахнуло сладковатым дымком сандала, справа блеснули очечки незнакомой бухгалтерши, – Павел наконец-то приблизился к искомой цели. Закуток, куда загнали два враждовавших некогда союза, притаился в самом конце коридора. Собственно, это был тупик в прямом и переносном смысле. Прежде чем войти в последнюю писательскую цитадель, Павел в сто сорок первый раз посетовал, что не догадался хронологически отследить этапы захвата особняка. Теперь бы в его фотофайлах хранилась полная галерея писательской деэволюции, включающая в себя все уровни обороны, с которых последовательно их сгоняли, точно белогвардейцев трамбуя в последнее прибежище, уже давно и прочно именуемое «Крымом». К слову сказать, уникальность его заключалось и в том, что дверь литераторов украшали сразу две золоченых таблички: «Союз писателей России» и «Союз российских писателей». Кто-то, помнится, заявлял, что от перемены мест слагаемых сумма не меняется. Увы, до понимания прописной истины авторский люд дошел только сейчас…

      Павел потянул на себя массивную дверь и, шагнув в помещение, разом переместился с уральских земель в Крым.

      ***

      Актив союзов уже собрался, и даже имелся один посторонний в лице Кости Белкина – лице, надо сказать, приятном и киногеничном. Тонкий с горбинкой нос, волнистые русые волосы, нежное, но при этом не лишенное мужественности лицо. Официально этот вполне сформировавшийся жиголо значился электриком, но по совместительству исполнял массу иных обязанностей, куда входили забивка всевозможных гвоздей и дюбелей, смена треснувших и выбитых стекол, перенос мебели и починка сантехники. Но первостепенной задачей Костика значилось, конечно, вкручивание и выкручивание лампочек в высотные потолки союза. Вот и сейчас, поставив табурет на стол и самоотверженно взгромоздившись на искомый табурет, Костик пытался сменить в очередной раз перегоревшую энергосберегающую лампу. Дело шло плохо, Костик вполголоса ругался и, опасно раскачиваясь, норовил ухватиться за скрученный электропровод руками. Снизу его заботливо окуривал через пенковую трубку бородатый председатель союза Василий Гаврилюк – статный и коренастый, похожий на хозяйственного боцмана. Клубы дыма не то чтобы поддерживали Костю Белкина, однако задавали некую пассионарную тональность всему происходящему. В памяти сами собой всплывали героические иллюстрации: матрос в дыму кочегарки, артиллерист у дымящегося лафета, ежик в тумане, ну и прочая муть – в смысле тумана, конечно, не содержания.

      У стены, весь тотально перекрещенный – руки на груди и одна нога поверх другой – величаво застыл критик Максимилиан Усачевский. Как всегда надменный, с претензией на эпатаж и некую сверхчеловечность, этот красавец не то что не курил, а даже вроде как и не дышал. Иной раз Павлу казалось, что его можно принять за каменно-мраморное изваяние, настолько он был спокоен и неподвижен. На его мизинце красовался массивный