На земле мы только учимся жить. Протоиерей Валентин Бирюков

Божие

      В Макарьевке я учился в той школе, которую построил своими руками мой отец. Когда я заканчивал третий класс, мы с ребятами разговорились о Пасхе, о Боге. Учительница услышала – и ну «прорабатывать» нас на следующем уроке:

      – Ребята, я слышала, вы разговор вели о Боге. Так вот – никакого Бога нет, никакой Пасхи нет! – и для крепчайшего удостоверения своих слов кулаком по столу стукнула изо всех сил – как могла. Все мы пригнули головы.

      Прозвенел звонок на следующий урок – идет наша учительница. Но от двери до учительского стола она не дошла – ее начало сводить судорогой. Я никогда не видел, чтобы таким образом могло корежить человека: извивалась так, что суставы трещали, кричала что есть сил. Трое учителей унесли ее на руках, чтобы увезти в больницу.

      Дома я рассказал мамочке о том, что случилось. Помолчала она, потом сказала тихо:

      – Видишь, Господь наказал ее на ваших глазах за богохульство.

      Снова – в колхоз?

      Несмотря на всякие искушения, с Божией помощью постепенно налаживалась жизнь в Макарьевке. Свободно себя всем обеспечивали, все оборудовали для жизни.

      На четвертый год органы начали говорить о колхозе – показалось им, видно, что мы слишком хорошо живем. Стали напирать на жителей: дескать, хватило вам трех лет на обустройство, вон – у вас уже и дома есть, и куры, и поросята, и даже коровки у некоторых.

      У нас была одна лошадь с жеребенком. Как-то, когда отец был на работе, пришли трое мужчин, никого не спросись, надели на нашу лошадь узду и уже хомут стали налаживать. Мать увидела, ахнула:

      – Иван Васильич! Что это значит? Вы куда хотите лошадь увести?

      – В колхоз, Романовна, в колхоз.

      – Как – в колхоз?

      – Да вот решили в колхоз вашу лошадку взять.

      Ну, она подумала сначала – временно, поработать. А они забирали ее насовсем.

      – А вы-то сами в колхоз будете входить? – приступили к матери.

      – Не знаю, – говорит она, – отец наш уже работает – в сельпо.

      – Нет, это не то! – отвечают. – Все равно вам в колхоз надо!

      Как упала мать на кровать – и в рев! Я из школы пришел, а она рыдает-заливается:

      – Опять отобрали! И здесь все отобрали! О, Господи Боже мой!

      А куда денешься? Отец для нас дом большой построил – восемь на девять метров. Так в нашем доме контору колхозную организовали. И колхоз назвали – словно в насмешку – «За освоение Севера».

      «Где ваш отец?!»

      Наступил тридцать седьмой год. 3 марта. Три часа ночи. Вдруг в ночи – стук. А папки в это время дома не было – он пошел в тайгу пушнину добывать вместе с шестью охотниками. Там, в тайге, и ночевал…

      Стук все сильнее. Мать встревожилась:

      – Кто там?

      – Теть Кать. Это я, Николай Мазинский. Староста.

      Она открывает дверь – а сзади старосты комендант маячит. Кравченко. Высоченного роста, вот такие руки, вот такие плечи! Заходит молча и все кругом осматривает. Мы проснулись, а он как рявкнет