Клоаки Большого города. Алексей Николаевич Наст

распитие алкоголя не поощряется властями. Ну, тыркнулись мы в пару супермаркетов, где уже все сотрудники, начиная от директора и кончая уборщицами и кассирами – гастарбайтеры, выходцы из Средней Азии, нас везде обломали, ибо кассовый аппарат, он не человек, он отбивает алкоголь только после положенного срока.

      Дядя Вова откровенно тосковал. Нам требовалось ехать по делам в Крематорий, который угнездился за городом, и жёг трупы в три смены. Город большой, мрут много…

      Дядя Вова надоумил:

      – Идём в клоаку. Там продадут!

      Спустились мы вниз осторожно. Заходим. Уже бурная компания за столом-стойкой бушует весельем – пьют давно, успели набраться.

      – Блин, ещё девяти нет, а тут полный карнавал! – позавидовал-возмутился дядя Вова. Обратился в окошко, за которым скрывался продавец:

      – Девушка, вы нам бутылку водки продадите?

      Продавец, опытная пенсионерка, на взгляд определила, что мы не проверка (вот изумительные психологи эти торговцы на разлив!), рыкнула недружелюбно, прямо, как при СССР:

      – Водку продам!

      Быстро купили бутылку водки и пластмассовый стаканчик, тут же спрятали приобретённое в сумку (Продавец велела. Мы не были завсегдатаями, и она всё же, опасалась).

      Мы вышли. Вдогонку кинулся молодой цыган:

      – Друзья, пять рублей! Пять рублей!

      – Нету! – выразительно и грозно пошевелил бровями дядя Вова.

      Вспомнился случай. Идём дворами, раннее утро, выскакивает навстречу всклокоченный пенсионер, почти дед, руки расставил, словно собираясь нас заключить в объятия:

      – Сынки! Пять рублей! Пять рублей! Спасайте! Не хватает!

      Вручили деду пятак, чтобы поправился.

      На следующее утро, та же картина: несётся на нас дед, кричит умоляюще:

      – Отцы! Десять рублей!

      Мы развеселились:

      – Смотри, как мы резко постарели, из сынков стали отцами!

      Так и здесь – пять рублей ему подавай! Чего удумал! Цыган хотел пировать, и пытался собрать скромную мзду со всех приходящих в клоаку мужчин.

      Мы поспешно перешли дорогу. Я оглянулся – цыган и его собутыльники, высоченные друзья-славяне, уже на улице остановили студента, и взимали с него «оброк» – забирали мелочь. Обычный, бытовой грабёж у Сада Чекиста. Тут так принято – алкаши снимают свою раннюю «взятку».

      – Паренёк попал, – констатировал дядя Вова. – Ладно, выпьем.

      Мы встали у киоска, торгующего цветами, у высокого, обрубленного ствола клёна – около метра высотой. Стоим, разговариваем о своём.

      Я оживился:

      – Дядя Вова, белка! Белка бегает! Бельчонок! Ещё совсем юный!

      Дядя Вова, увидев бельчонка, потеплел.

      – Позови его.

      Я давай чмокать губами. Бельчонок, с непуганой готовностью кинулся к нам, и уже сидел на метровом обрубке клёна. Мы умилились.

      – Что ему дать?

      Бельчонок ждал угощения.

      – У меня только колбаса, – сознался дядя Вова.

      – Белки колбасу не едят, – уверенно