Овод. Этель Лилиан Войнич

когда вы вернетесь, я ведь смогу прийти к вам на исповедь?

      – Дорогой мой, что за вопрос! Я говорю только о трех или четырех месяцах, когда меня здесь не будет. Согласен ты взять в духовники кого-нибудь из отцов Санта-Катарины?

      – Согласен.

      Они поговорили немного о других делах. Артур поднялся:

      – Мне пора. Студенты будут ждать меня.

      Мрачная тень снова пробежала по лицу Монтанелли.

      – Уже? А я только начал отвлекаться от своих черных мыслей. Ну что ж, прощай!

      – Прощайте. Завтра я опять приду.

      – Приходи пораньше, чтобы я успел повидать тебя наедине. Завтра приезжает отец Карди… Артур, дорогой мой, прошу тебя, будь осторожен, не совершай необдуманных поступков, по крайней мере до моего возвращения. Ты не можешь себе представить, как я боюсь оставлять тебя одного!

      – Напрасно, padre. Сейчас все совершенно спокойно, и так будет еще долгое время.

      – Ну, прощай! – отрывисто сказал Монтанелли и склонился над своими бумагами.

      Войдя в комнату, где происходило студенческое собрание, Артур прежде всего увидел подругу своих детских игр, дочь доктора Уоррена. Она сидела у окна в углу и внимательно слушала, что говорил ей высокий молодой ломбардец в поношенном костюме – один из инициаторов движения. За последние несколько месяцев она сильно изменилась, развилась и теперь стала совсем взрослой девушкой. Только две толстые черные косы за спиной еще напоминали недавнюю школьницу. На ней было черное платье; голову она закутала черным шарфом, так как в комнате сквозило. На груди у нее была приколота кипарисовая веточка – эмблема «Молодой Италии». Ломбардец с горячностью рассказывал ей о нищете калабрийских крестьян, а она сидела молча и слушала, опершись подбородком на руку и опустив глаза. Артуру показалось, что перед ним предстало грустное видение: Свобода, оплакивающая утраченную Республику. (Джули увидела бы в ней только не в меру вытянувшуюся девчонку с бледным лицом, некрасивым носом и в старом, слишком коротком платье.)

      – Вы здесь, Джим! – сказал Артур, подойдя к ней, когда ломбардца отозвали в другой конец комнаты.

      Джим – было ее детское прозвище, уменьшительное от редкого имени Дженнифер, данного ей при крещении. Школьные подруги-итальянки звали ее Джеммой.

      Она удивленно подняла голову:

      – Артур! А я и не знала, что вы входите в организацию.

      – И я никак не ожидал встретить вас здесь, Джим! С каких пор вы…

      – Да нет, – поспешно заговорила она. – Я еще не состою в организации. Мне только удалось исполнить два-три маленьких поручения. Я познакомилась с Бини. Вы знаете Карло Бини?

      – Да, конечно.

      Бини был руководителем ливорнской группы, и его знала вся «Молодая Италия».

      – Там вот, Бини завел со мной разговор об этих делах. Я попросила его взять меня с собой на одно из студенческих собраний. Потом он написал мне во Флоренцию… Вы знаете, что я была на Рождество во Флоренции?

      – Нет, мне теперь редко пишут из дому.

      – Да, понимаю… Так вот, я уехала погостить к Райтам. (Райты были ее школьные подруги, переехавшие во Флоренцию.) Тогда Бини написал