Центр тяжести. Алексей Поляринов

мея.

      Я сложил руки в замок, и Грек, опершись мне на плечи, потянулся вверх. Он зацепился пальцами за край окошка и поднялся как-то очень ловко, влез туда, буквально втянулся, как змея – в нору.

      – Я внутри, все отлично. Если что – свисти!

      – Но я не умею свистеть, – отозвался я.

      – Что?! – Голова Грека появилась в окошке. – В смысле, не умеешь?

      – Ну, вот так.

      – Как можно не уметь свистеть? Все детективы должны уметь свистеть, это часть профессии!

      – Иди в жопу. Не умею – и все.

      – Ладно, не важно, нам в любом случае нужен какой-то позывной. Сигнал об опасности. Обычно используют свист, но ты же не можешь просто закричать.

      Я лихорадочно соображал, и тут меня осенило:

      – Ой, слушай, я ведь умею изображать пьяного селезня.

      Грек удивленно смотрел на меня сверху вниз. Только голова в небольшом прямоугольнике окна – как диктор в телевизоре. Он поднял руку и посветил фонариком мне в лицо.

      – Повтори-ка.

      – Ну, я умею изображать пьяного селезня. Мой дедушка однажды напоил уток пивом, и они очень смешно крякали, и я так хорошо научился им подражать, что они даже приняли меня за своего.

      Он выдержал паузу, покачал головой.

      – Я хочу официально зафиксировать этот момент, потому что это самое странное признание из всех, что я когда-либо слышал.

      – Мы теряем время, – сказал я. – Уже девятнадцать пятьдесят пять.

      – А, ну да. Хорошо, просто давай договоримся уже насчет сигнала тревоги. Издай какой-нибудь звук.

      Я набрал воздуху в легкие и издал несколько крякающих звуков.

      Кряки мои звучали так странно, что Грек сорвался, и голова его пропала из окна. Раздался грохот.

      – Я в порядке! – тут же крикнул он. – Я в порядке! – И его хохочущая голова снова возникла в прямоугольнике окошка. – Я хочу сделать официальное заявление: это был самый странный позывной в истории. Мне очень понравилось. Сделай так еще раз!

      Я снова крякнул.

      Смех у него был очень заразительный, я тоже захихикал. Но тут же вспомнил про время, посмотрел на часы.

      – Эй, уже восемь.

      – Блин! Щас вернусь! Будь на стреме!

      Ночь не была темной, небо как свежий лед на озере, а звезды в нем – как пузырьки воздуха в толще льда, а луна – как мутная вода в проруби. Я запрокинул голову и подумал: как жаль, что я ничего не понимаю в звездах. Надо бы выучить хотя бы парочку созвездий, чтобы смотреть в ночное небо и не чувствовать себя тупицей.

      А потом я взглянул на пшеничное поле и вспомнил про эту книжку, где там пропасть на ржаном поле. Надо бы ее почитать, хоть пойму, в чем же там соль и зачем кому-то понадобилось сеять рожь прямо над пропастью. Какой в этом смысл? Ведь если засеять поле на краю пропасти, то люди не смогут увидеть края и упадут. Или, скажем, комбайн будет собирать эту рожь, и комбайнер не заметит края и свалится туда. Интересно, в книжке есть ответы на эти вопросы? А если, например, на дне этой пропасти есть деревня или город, и жители живут себе и в ус не дуют, а потом – бац! – и им на головы упадет комбайн, а? Прямо вот на крышу дома. Сидишь ты такой, завтракаешь,