Центр тяжести. Алексей Поляринов

у взрослых. Никто не знает, почему после второго озера идет четвертое. И никто не знает, было ли вообще третье, люди просто привыкли к тому, что озера так названы. И никто никогда не задумывался, почему. – Он усмехнулся. – Люди очень любят ныть, что все вокруг ужасно банально и скучно, но никто ни разу даже не попытался выяснить, что случилось с Третьим озером. А ведь это невероятно интересно.

* * *

      Мы шли домой по Институтской улице. Я крепко держал Егора за руку (боялся потерять). Грек шел рядом, сунув руки в карманы своей зеленой брезентовой куртки почти по локти. Куртка была сильно велика ему, особенно в плечах, она явно раньше принадлежала взрослому, но кто-то неудачно и неумело перешил ее для подростка.

      – Я должен найти этот камень, – сказал он, глядя на Егора, – с числами. Тот старик, который вчера нашел тебя и привел обратно, к школе, я думаю, он все знает.

      – С чего ты взял? – спросил я.

      Грек искоса посмотрел на меня и рассмеялся.

      – Что, все так же считаешь, что я «с прибабахом», а?

      – Ну, мне просто интересно.

      – «Просто интересно»! Ха, да у тебя глаза сейчас лопнут от любопытства!

      Мы шли через небольшой продуктовый рынок. На этой неделе открылась ярмарка меда. За прилавками стояли огромные тетки в желтых фартуках с пчелами и много-много-много стеклянных банок с янтарной жидкостью – липовый, сосновый, самый разный, жидко-прозрачный, желто-белый, сахарный. Тут были даже банки с сотами.

      – Я хочу меду, – сказал Егор.

      – Мы скажем маме, она купит, – ответил я.

      – Не люблю мед, – буркнул Грек. – Я недавно узнал, что мед – это блевотина пчел.

      – Что? Фуууу, – Егор сморщился, – это неправда!

      – Правда-правда, я по телику видел, «В мире животных». Пчелы едят пыльцу с цветов, а потом прилетают в улей, заходят в хранилище меда и суют себе два пальца в рот. – Грек сунул два пальца себе в рот и издал характерный звук. – И вот так получается мед: по сути, это полупереваренная пыльца и желудочный сок пчел, веришь-нет?

      Мне тоже, как и Егору, было неприятно это слушать. «Этот чувак точно не дружит с головой», – подумал я, а вслух сказал:

      – Перестань. Егору шесть лет, не надо ему такое рассказывать.

      – Какое «такое»? – Грек развел руками. – Ты что думаешь, я это придумал, что ли? – Он повернулся к одной из продавщиц и громко сказал: – Здравствуйте.

      – Здрасте, – отозвалась она. Огромная шарообразная тетка. Две толстые черные брови-гусеницы над глазами, и еще одна – под носом.

      – Вы ведь свой собственный мед продаете? Ну, то есть у вас же есть собственное пчелиное пастбище или вроде того?

      – Это называется «пасека», – кивнула она. – Да, мой муж – пчеловод.

      – А это правда, что мед – это блевотина пчел? Они ведь едят пыльцу и потом блюют ею, верно-нет?

      Мы с Егором внимательно смотрели на нее, ожидая ответа. Ее брови беспокойно задвигались и столкнулись на переносице, слились в одну жутковатую бровь.

      – Э-э-э-э… «выблевывают» не совсем то слово. Они ее скорее сплевывают.

      Грек повернулся к нам.

      – Ха! Ясно вам, невежды? –