Центр тяжести. Алексей Поляринов

меня не сразу дошел смысл их слов.

      – Где?? – спросил Грек.

      – Они сидят на лавочке, на площади Четырех Елок, возле музыкалки.

      Ребята смотрели на меня, ожидая реакции. Я ощутил облегчение: значит, никакой цыган не крал Егора, не калечил его и не заставлял попрошайничать в подземном переходе! И в то же время, когда стало ясно, что брату ничего не угрожает, я почувствовал невероятную злость. И жалость к нему сменилась желанием хорошенько отметелить этого белобрысого беспомощного болвана за то, что он заставил меня пережить.

      Но когда мы вернулись на площадь и я увидел Егора, сидящего на лавочке, рядом с Михой, я, кажется, впервые увидел его настоящего и понял, насколько он беззащитен. Я и раньше знал, конечно, что он слабый, но в тот момент я понял кое-что другое: он всегда выглядел так, словно на нем было написано «Осторожно, хрупкое». И люди, все люди, каким-то образом, подсознательно, чувствовали это. Мальчишки никогда не задирали его, взрослые не повышали на него голос; парадокс: эта аура беззащитности служила для него чем-то вроде защитного механизма.

      – Прости меня, пожалуйста, – сказал он, когда я подошел. – Я не хотел, чтобы у тебя были проблемы.

      Я хотел обнять его, но сдержался – не стоит разводить телячьи нежности на глазах у пацанов.

      – Сам-то цел?? – спросил я, имитируя строгий тон Старшего Брата.

      – Це-ел, – ответил Миха за него.

      – Где ты его нашел?? – спросил я.

      – Тут и нашел. Он на лавочке сидел. Говорит, какой-то старик привел его сюда.

      – Какой старик?

      Мы все посмотрели на Егора, он пожал плечами.

      – Я не знаю. Он не сказал, как его зовут. Я просто попросил его отвести меня к музыкальной школе, и он отвел.

      Я устало тер переносицу пальцами.

      – Егор, я обещаю, что не буду злиться, но ты можешь объяснить мне, почему ты ушел, почему не дождался меня?

      – Ну, – он посмотрел на меня снизу вверх, – тебя долго не было, я думал, ты потерялся, и решил пойти поискать тебя.

      Мальчишки рассмеялись. Они думали, он шутит, и только я знал, что он это всерьез: Егор не умел понимать иронию[3]. К тому времени все ребята из театрального кружка собрались вокруг лавочки. Все были очень горды собой, они называли Егора «Шопеном», спрашивали, как у него дела, и только тут я понял, что в стенах музыкалки мой брат был действительно известен и даже популярен.

      – Так, а где он тебя нашел-то, этот дед?

      – Я не знаю. Я помню деревья. И еще большой серый камень, на нем были числа. Один, два, четыре, пять. А тройки не было. Я еще подумал, что это странно, что нет тройки. А потом я увидел старика, с ним была собака. Большая, мохнатая.

* * *

      – Петро, ты злишься?

      Мы шли домой, я крепко держал Егора за руку. Даже слишком крепко. Словно боялся, что он опять пропадет, провалится сквозь землю, стоит мне отвлечься на секунду.

      – Нет. Не злюсь. – И после паузы. – Самую малость. Чуточку. – Еще пауза. –

3

Это вранье, я всегда умел понимать иронию. И в тот момент это была шутка. – Примечание Егора.