Покидая тысячелетие. Книга вторая. Виктор Балдоржиев

в наши ряды. Белла же не успокоится, пока мы не примем. А без неё как издаваться?

      Главное событие в жизни никогда не случится. Оно всегда будет впереди, главное событие – всегда недосягаемо. Пройдет время и окажется, что главное событие осталось позади незамеченным.

      Мир и милые люди этого мира плыли и качались перед глазами. Они куда-то выходили и входили, потом дружно пели, в один из моментов появился громадный парень с ошалевшими глазами и читал свои шальные стихи.

      Непросто очнуться в обед, но я очнулся.

      – Хорошо тебе с непривычки: выпил, уснул, протрезвел! – Засмеялся кто-то из поэтов.

      – А вы и не пьянете?

      – Вторая натура – привычка! – Рассмеялся Щитиков.

      Оказывается, мы перешли в большой, общий, кабинет, где был массивный диван, на котором я и пришёл в себя.

      – Володя с Борей на обед отвалили. Серега и Гошка сейчас придут, – как бы доложил мне Толя. – Ты же дал им деньги на водку и закуску.

      – Так я и должен дать…

      Маленькими молоточками стучали у меня в голова слова Баржанского, сказанные им когда-то на скамейке возле «Гостиного двора»: «Любой народ – жертва ничтожеств, идеологии и времени. Немцы – жертвы Гитлера, монголы – главные жертвы Средневековья, завоевав на время полмира, они навсегда лишись развития». Потом барабанной дробью зазвучали какие-то лающие речи, звучали они до тех пор, пока не превратились в нечленораздельные мычания, исходящие из уст какого-то бровастого быка.

      – Выпей немного. Привыкай! – Тряс меня за плечи Щитиков…

      Привык я только на второй день. Высокий поэт Володя заметил, что привык я быстро и посоветовал Толе отнести Белле Иосифовне часть моего гонорара, а заодно сообщить, что её любимый племянник находится в писательских дачах.

      – У кого конкретно не называйте. Тётя Белла может и примчаться! Сегодня мы туда поедем. – Напутствовал Володя.

      Но вместо Беллы Иосифовны в редакцию примчалась Дина. Увидев меня в классическом состоянии байкальского писателя, она долго смеялась. Ей было не привыкать к таким картинам.

      – Только не бросайте, а если папа появится, то пусть заберёт его к себе, – велела она Володе. – Папа опаздывает с этого «АЗ и Я»

      – Будет сделано, Диночка. Да он в норме!

      – Динка, ни одной клеточкой не беспокойся за меня! – Запротестовал я, вставая с дивана.

      – В нормальной он кондиции, Дина, – Уверенно басил двухметровый Володя.

      Позже я узнал, что он жил в соседнем от нас доме.

      Но я ещё не знал, что это только начало, так сказать, ранний рассвет жизни байкальского писателя…

      – Говорят, Баржанский в городе.

      – Берлинскую стену всё-таки надо убрать!

      – А кто её уберёт?

      – Она прочнее китайской!

      – Азар, читай стихи. Ты вчера вообще классику читал.

      – Или Есенина сбацай!

      – Да разве стихи меня волнуют, когда я даже о себе не беспокоюсь.

      – О родине что ли? – рассмеялся щуплый Гошка.

      – Причём тут родина? Есть что-то больше меня, родины, тебя… Вот что меня волнует. Такие вот дела…

      Внезапно