Путешественники. Л. Кормчий

владельца лодки. «Орел снеговых гор», – было написано на ней, явно в честь храброго старика канадца из романа Ферри.

      – Вот моя лодка! – входя в шлюпку, заявил Володька.

      – Володька! Да ты и взаправду в Америку едешь? – воскликнул я, полный восхищения и тайной зависти к другу.

      – Конечно. А ты знаешь уже?

      Я поспешно рассказал ему о телеграмме.

      Володька нахмурился, видимо под влиянием каких-то воспоминаний. Однако больше ничем он своих чувств не выдал и через минуту уже не без довольства заметил:

      – Уже и телеграмма! Ловко!

      – Ты, стало быть, беглец! – выпалил вдруг Федька, за все время не проронивший ни слова.

      Он с нескрываемым любопытством обозревал фигуру Володьки, и тот чувствовал себя неловко от его пристальных взглядов.

      – Не беглец, а путешественник! – с досадой поправил Володька. – Беглецы – это что из тюрем убегают.

      – Все равно. Ты ж от родителев сбежал, – вот и беглец!

      Федька так же возмутительно путал понятия, как и тетя Миля, и мне стало совестно за него перед Володькой.

      – Да ну тебя, Федька! – с досадой отозвался я и принялся объяснять ему разницу между беглецом и путешественником.

      Но Федька явно не понимал меня и с упрямством убежденного человека повторял:

      – Сбежал – так беглец!

      – Ну его! – остановил меня Володька. – Много он понимает!

      Он презрительно пожал плечами.

      – Расскажи, как ты сюда добрался… – попросил я его.

      Володька снизошел к моей просьбе. Он степенно вытащил папиросу, неспешно закурил ее и затем уже принялся рассказывать, как-то странно поплевывая углом рта, что придавало ему солидности. Вероятно, так должны были плевать американские охотники.

      Володька уже три дня находился в пути. Ружье и все принадлежности к нему он «занял» у отца, а лодку – в таможне Гутуевского порта.

      – Знаешь, на ней Василий постоянно ездил, – пояснил он.

      Василий – наш добрый знакомый, таможенник, не раз угощавший нас всякими продуктами юга в то время, когда я гостил у Володьки.

      Целый ворох всякой провизии мой приятель нашел, конечно, в кладовой у матери, а опустошенная копилка составила запасной капитал.

      Ровно три дня Володька поднимался против течения к Шлиссельбургу, подчас прицепляясь к караванам барок, тянувшихся на буксирах, и сегодня утром наконец добрался до Беляева.

      Сначала он сам хотел явиться к нам, но, сообразив, что это может повлечь за собой всякие недоразумения, решил послать мне записку с первым встреченным мальчуганом. Ему попался Федька, лучше которого вряд ли кто сумел бы выполнить это поручение.

      Такова была в нескольких словах история Володькиного путешествия. Конечно, он рассказал ее гораздо пространнее и не забыл порисоваться передо мной, с умыслом говоря весьма небрежно о самых интересных своих приключениях.

      – Теперь поеду дальше, – закончил он.

      – А зачем ты сюда ехал? – спросил я его. – Ведь