Подруги. Над пучиной (сборник). Вера Желиховская

ответила Надя.

      Девочка подняла брови и высокомерно возразила:

      – Я не умею говорить иначе, нежели говорят в порядочном обществе. Я, кажется, не сказала ничего необыкновенного…

      – A я тебе скажу, что ты и теперь, и всегда говоришь не по-человечески, а держишь себя, как кукла на сцене марионеток! – вспылила Надежда. – Уж не знаю, что за манерную дуру ты в конце концов из себя сделаешь, если не возьмешься за ум и не отучишься от своих глупых привычек!

      Вера Алексеевна сжала ей руку, но она не заметила этого предостережения и, еще больше выведенная из себя презрительной гримасой Риады, продолжала:

      – Да! Да! И нечего пожимать плечами! Если б ты не была маленькой дурочкой, ты бы сама понимала, как смешно для девочки твоих лет напускать на себя такой вид и так важничать. Давай сюда цветы. Скажи маме, что я благодарю ее. Иди!

      Ариадна молча отвернулась и с презрительной улыбкой на высоко поднятом личике пошла было к дверям, но вдруг, словно опомнившись, повернулась и снова отпустила самый изысканный реверанс, промолвив:

      – Je vous salue, mesdemoiselles![3]

      Это движение и напыщенное выражение ее детского личика были так комичны, что все три девушки невольно рассмеялись. Ельникова, впрочем, тотчас же прикусила губу, тогда как смех Нади оборвался на резкой нотке, и она раздраженно крикнула вслед исчезнувшей сестре:

      – Комедиантка! Петрушка! Ах, как же она меня бесит!

      – Да, жеманная девочка, – согласилась Вера.

      – И пресмешная, – прибавила Савина. – Неужели ее этому учат?

      – Да нет, положим, никто особенно не учит, – отвечала Надя, – мадемуазель Наке, правда, очень чопорна и церемонна, но ведь не сделала же она такой марионетки из Поли или из Клавы! Тут скорее врожденная склонность у этой глупой девчонки.

      – A Софье Никандровне это нравится?

      – О, еще бы! Она гордится такой «бонтонной»[4] дочкой. Ах, вот еще напасть – весь вечер эти цветы держать в руках! Но надо взять… Не хотелось бы сегодня огорчать папу неудовольствием его супруги.

      – Разумеется! Да и что ж тут неприятного? Букет не тяжелый и очень симпатичный, a ты ведь любишь цветы…

      – Очень люблю, но не в таком изуродованном виде.

      – Ну, чтоб тебе было приятней на них смотреть, – предложила Савина, – хочешь я вставлю в букет несколько ландышей?

      – О, ни за что на свете! Вот еще, губить ландыши! Испортить за пару часов цветок, которым можно любоваться две недели? Нет уж, спасибо тебе, Маша!

      – Да я для тебя же, – смеялась Савина.

      – Ну, пойдемте, пора! Прощай, Надя! Желаю тебе много танцевать и веселиться.

      – Уж не сомневайтесь! – насмешливо согласилась Молохова.

      – A главное, не выходить из себя из-за всякого вздора, быть снисходительнее к сестрам и вообще добрее, – шутливо пожелала на прощание Ельникова.

      – Ну, а вот этого обещать не могу, это гораздо труднее!..

3

Приветствую вас, дамы! (франц.).

4

От франц. bon ton – «хороший тон».