Подруги. Над пучиной (сборник). Вера Желиховская

сейчас приведу его. Идите и подождите нас в передней.

      Велико же было удивление доктора, когда, с трудом отыскав свою шинель, он увидел перед собой мальчика и Надежду Николаевну в теплой тальме[9] и шляпке.

      – С нами крестная сила!.. Что это вы, голубушка, задумали? С бала-то? Бог с вами! Зачем?..

      – Не теряйте времени, Антон Петрович! Я все равно уже ушла с бала; Софья Никандровна об этом знает и думает, что я легла спать. A я бы не смогла заснуть, не успокоившись насчет Паши. Едем! У вас есть экипаж?

      – Есть мои дрожки. Но как же так, право? Нам с вами достанется!.. – протестовал доктор.

      – Не нам, a мне, а я к этому уже привыкла, – ответила Надя, торопливо спускаясь по лестнице, даже не подобрав своего дорогого бального платья – не из небрежности, а потому что забыла обо всем, кроме нового горя, постигшего Савиных.

      Они сели в крытые дрожки доктора и направились в дальнюю часть города, где жили родители Степы. Надя тут же обратилась к последнему с расспросами. Оказалось, что он сам мало знал о подробностях случившегося со старшим братом несчастья: некогда было расспросить человека, который привез его полумертвым из казенного сада, а сам Паша ничего не смог передать. Было ясно только, что он очень сильно пострадал.

      – У их соседей крыша загорелась, он и полез тушить, да не досмотрел, видно, – балка, что ли, под ним подломилась, он и упал, – рассказывал мальчик.

      – Так он еще и обжегся, наверное? – спросила Надежда Николаевна.

      – Да, руки и лицо обожжены. Да он на это не жалуется, a вот спина у него, должно быть, сломана…

      – Ну, уж и сломана! Помилуй Бог! Просто, верно, расшибся сильно, – заметил доктор.

      У аптеки доктор велел остановиться. Он набрал там разных баночек и бинтов, после чего они поехали дальше.

      Глава V

      У бедных друзей

      Невеселое зрелище ожидало доктора и Надю в крошечном доме, где жили Савины. В первой, самой большой комнате на кожаном диване лежал мальчик лет четырнадцати. Выражение страдания исказило его красивое лицо; смоченные пóтом вьющиеся черные волосы прилипли ко лбу и вискам; губы были плотно стиснуты, сдерживая стоны, невольно вырывавшиеся из его груди, a глаза блуждали, словно в поисках помощи. Ему беспрестанно делалось дурно, и тогда мертвенная бледность разливалась по его лицу, а длинные ресницы в слабом свете свечи еще страшнее оттеняли черные круги под ввалившимися глазами. В эти минуты двум женщинам, в страхе стоявшим возле больного, казалось, что все уже кончено, что он умирает… Мать отчаянно ломала руки, обращала полные слез глаза в тот угол, где висели иконы. Другая, Пашина сестра, уже знакомая нам Маша Савина, вела себя более сдержанно. Она не давала воли слезам. Девушка смачивала уксусом виски и лоб брата, подносила ему нюхать спирт, и только со все возраставшей тревогой порой прислушивалась, не приехал ли кто, не идет ли Степа, не вернулся ли отец, снова ушедший на поиски доктора… Но чем больше проходило времени, чем больше ослабевал несчастный Павел, тем тяжелее становилось у нее на душе, тем сильнее сдавливали

9

Тáльма – длинная женская накидка без рукавов.