Три версии нас. Лора Барнетт

кажется милой, – думает Ева, перекладывая сосиски на блюдо. – И не знает, что Гарри собой представляет. Пока, во всяком случае».

      – Первый триместр был тяжелым, – говорит она. – Сейчас уже лучше. Рожать мне в следующем месяце.

      – Волнуетесь?

      Когда Ева неловко поворачивается с тяжелым блюдом в руках, девушка спохватывается.

      – Давайте я понесу. Кстати, меня зовут Роуз.

      – Спасибо, Роуз, очень мило с вашей стороны. Меня зовут Ева.

      – Я знаю.

      Роуз забирает блюдо и несет его к дверям, где замешкался Гарри, удивленный тем, что не он оказался в центре внимания.

      – Мне так нравится ваша квартира. Роскошная. Очень стильная.

      – Благодарю.

      Через окошко для подачи блюд Ева наблюдает за круговертью в гостиной. Кто-то из гостей танцует на фоне широких окон, за которыми – темнота; но днем они предлагают отличный вид на залитые зимним светом деревья и промерзшую траву. Близость квартиры к Риджентс-парку стала решающим аргументом в ее пользу. На самом деле выбор сделал Дэвид – то есть его мать. Ева предпочла бы что-нибудь более уютное и менее современное; думалось, она имеет право голоса, не в последнюю очередь потому, что часть денег, потраченных на покупку, досталась ей по наследству от крестной матери. Но ослушаться Джудит Кац оказалось непросто. Как-то поздним утром она просто вошла без стука в комнату Дэвида и Евы; мужчин не было дома, а Ева пыталась сосредоточиться на пьесе молодого автора из Манчестера.

      – Ева, объясни мне попросту, – сказала Джудит, – что тебе не нравится в этой прекрасной квартире? Она – само совершенство. Не могу понять, почему ты всегда споришь со мной?

      Ева тогда была на третьем месяце беременности и все еще страдала от тошноты, причем не только по утрам, но и во второй половине дня. Она хотела возразить, но почувствовала, что ей просто не хватит сил. Хорошо, они согласны на эту квартиру. И просто замечательно (хотя Ева ни за что бы не доставила Джудит удовольствие, признавшись в этом вслух) жить в двух шагах от парка, когда родится ребенок и вновь зацветут деревья.

      Ребенок. Хотя Ева молчит, тот будто слышит ее: она ощущает резкий толчок, словно младенец рвется на свободу.

      – Ева, почему ты прячешься? Выходи, пообщайся с людьми.

      Дэвид возникает в дверях; Ева поворачивается к нему, прижимая палец к губам, жестом подзывает мужа.

      – Что такое?

      Ева берет его ладонь и кладет себе на живот. Дэвид чувствует под рукой шевеление и улыбается.

      – Боже, Ева, иногда я до сих пор не верю, что он там. Наш сын. Наш малыш.

      Он наклоняется поцеловать ее. Очень неожиданно – уже несколько недель Дэвид обходится только легкими касаниями губ, не говоря о чем-то большем – и Ева удерживается от напоминания: нет уверенности, что это мальчик. На самом деле она почему-то твердо знает – но сказала лишь матери и Пенелопе – родится девочка.

      Они довольно долго ждали, прежде чем завести ребенка.

      – Я хотел бы прежде встать на ноги,