Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

пару минут перед ним стояла глиняная миска, до отбитых краев наполненная серо-бурыми комьями – каша с мясом, как гордо объявил тёть-Любин клон.

      Каша оказалась чем-то вроде перловки, мясо – жёстким, волокнистым, с привкусом хвои и каких-то душистых приправ, всё холодное и без крупинки соли. Но Кешка слишком проголодался, чтобы привередничать. Бензопила уселась напротив, разложила на столе тяжёлые груди – бюстгальтера у неё не было, распахнутый ворот рубахи открывал глубокую впадину между двух смуглых выпуклых полушарий… Кешка уткнулся в тарелку.

      – Ты, значит, пришёл с Той Стороны?

      – М-м, – ответил Кешка, перемалывая зубами мясные желваки. Пусть понимает, как хочет.

      – Меня Маниськой зовут. То есть вообще-то Блаженной, но все Маниськой кличут. А тебя?

      Глубоко посаженные чёрные глазки блестели любопытством.

      Да она ведь совсем молодая, сообразил Кешка, вглядываясь в обветренное землистое лицо. Старуха не сказала, что кто-то из взрослых уцелел. Этой Маниське лет двадцать, не больше.

      – Кеша, – представился он. – Можно Кешка.

      Чернявая прыснула.

      – Правда, что ли? Тебя правда так зовут?

      – А что?

      – Нет, правда? – Маниська давилась смехом, зажимая рот руками. – Это у вас на Той Стороне такие имена? Ке-ейшка… Гы-гы!

      Она произнесла его имя протяжно, странно выговаривая звуки – и у него в мозгу вдруг щёлкнуло. Он-то думал, с ним по-русски говорят, а получалось… То есть пока толком непонятно, что получалось. Вроде как Маниська выговаривает слова по-своему, а он понимает безо всякого перевода, и она его – точно так же.

      "Кейшка", – эхом отозвался в голове Маниськин голос… Оп-ля. Слово-то непечатное. Не дай бог, дурочка расскажет своим, ему же спасу не будет! А они вон из-за деревьев подтягиваются, сами услышать могут…

      – У нас это слово ничего такого не значит, – буркнул он, оправдываясь. – Сама – Блаженная…

      Кешка вслушался в звуки, которые повисли в воздухе – А-ма-ни-си-я. Он даже не знает, как называется местный язык, а уже говорит на нём. Чертовщина какая-то!

      – Ну, Аманисия. И что с того?

      – Блаженная, значит.

      Теперь получилось по-другому: "луймихса". И на этот раз Маниська поняла.

      – Чего-о? Сам – блаженный!

      Похоже, для неё слово "аманисия" – просто набор звуков, которые числятся ей именем. Это, как у нас, Пётр – камень, Георгий – победитель… Получается, он, Кешка, понимает Маниськин язык лучше самой Маниськи. То есть, похоже, уже не Маниськин, а… откуда там взялось её имя, из какого-нибудь местного греческого?

      Названия и имена, по идее, переводить не принято. Тогда, выходит, Лесная Река – это Хотимь, Страна Единых Людей – Майнандис, Добродей – Питнубий, а его папаша с дядей, как их там… Кешка окончательно запутался и махнул на эту лингвистическую муть рукой.

      – Ладно, забудь. Зови меня Иннокентий.

      Своё полное имя он терпеть не мог. Вон и Маниська повторить не смогла… Но Кешкой ему в этих краях точно не зваться!

      – Ин-но-кен-тий, –