Змеиный медальон. Кира Владимировна Калинина

И меня хочет приручить…

      Он сполз с нар, нашарил одежду и ощупью, через чужие ноги, по неровным ступеням выбрался наружу. Дверь стояла нараспашку – для вентиляции. Кешка привычно замер, опьянев от ночной свежести, от запахов леса. А когда глаза различили очертания стволов и крыш – тёмное на тёмном, – медленно побрёл через спящий посёлок.

      Меж крон зеленоватым блином висела луна. Тени впадин на её поверхности складывались в рисунок, похожий на знакомый лик естественного спутника Земли, и глядя на него, Кешка безотчётно верил, что по-прежнему находится в родном мире, просто очень-очень далеко, в Австралии где-нибудь…

      Серебристый свет очертил обрубок ствола в полтора человеческих роста. Главный идол лесных жителей. Такой же, говорят, стоял в деревне и сгорел вместе с ней. С одной стороны вырезана мужская фигура, с другой – женская, со всеми анатомическими подробностями. Резьба плохонькая, вульгарная, будто хулиган на заборе ножичком баловался.

      Идола этого изваял Стук, одиннадцатилетний сын деревенского плотника – прежде, чем рядом со старой Мариной хижиной был выстроен первый дом нового селища. Мальчик усвоил многое из отцовского ремесла и за пять лет стал мастером. Избы, возведённые под его командой, не рушились. Столы, скамьи, лари он тоже навострился делать добротно – раз больше некому. Но нигде ни завитка, ни глазка, ни лучика.

      Дара да и тяги создавать красивое в парне не было, и у Кешки засвербело – взяться, показать себя, чтоб удивились и порадовались. Чтобы хоть в чём-то не ребёнком малым за другими повторять, не во всём неумехой казаться. Но примерился к Стуковым инструментам и загрустил – для плотника эти скобли, тёсники и просеки, может, хороши, а столяру от них пользы нет.

      Сунулся было к кузнецам. Куда там! У них печь земляная, и плавят они из того, что есть, а где сырьё для железа взять, не знают. Ламсе, дочке кузнецовой, было десять, когда пришли иноземные каратели, сыну – три, от него вовсе толку ноль. Девочке вызвался помогать Вулак, парнишка двумя годами старше. Он был мускулами, она – знанием. Мара долго вытягивала из неё это знание, мимоходом усвоенное от отца. Затем Ламся и сама встала к наковальне. Пару стамесок они с Вулаком Кешке, может, и изладили бы. Но какие стамески, когда металла не хватает – на стрелы костяные наконечники приходится крепить!

      Ножом Кешка настрогал грубых игрушек для ребятни, коняшек, птичек, человечков. Вырезал для пробы гребешок. Получилось чёрт-те что, но Маниська пришла в восторг. Пришлось сломать. Нехорош, мол, я тебе лучше сделаю. К идолу при таком раскладе Кешка даже подступиться не дерзал.

      Он обогнул навес, прошёл мимо котла и глиняной печурки, где днём девчонки выпекали хлеб, прогулялся под шумными кронами до палисада, ограждающего селение широким кольцом, и повернул назад.

      – Ты что это в Красную Луну по лесу шатаешься? – прозвенело откуда-то сверху. – Смерти ищешь?

      Кешка подпрыгнул, заозирался и только потом узнал голос.

      – Маниська, ты?!

      Задрал голову: в ветвях что-то шевельнулось. Хихикнуло.

      – А