Лучший возраст для смерти. Ян Валетов

к ней.

      – Зачем ты убила их?

      – Потому что нам нужны лошади…

      – Ты убила двух человек…

      – Я спасла двух человек, – сказала она сдавленным голосом. – Тебя и себя. Поэтому перестань ныть и принеси сюда рюкзаки. У нас нет времени на разговоры.

      – Ты действительно нелюдь…

      Он не успел договорить, как она оказалась рядом, вплотную и ствол ее автомата больно врезался ему в ребра.

      – Запомни, – выдохнула Белка ему в лицо. – Запомни, ты, тряпка! Книжный червь! Если ты хочешь сделать то, что задумал, научись убивать. Научись выживать, потому что иначе ты сдохнешь не завтра! Ты сдохнешь прямо сейчас!

      Но Тиму было не страшно. Он смотрел на ее побелевшие от ярости глаза, на бледную кожу щек с россыпью веснушек, на выгоревшие за лето брови. От нее пахло потом, порохом и зверем.

      – Перестань орать, – он поморщился. – Без меня ты ничего не найдешь и сдохнешь еще до первых холодов. Я твой главный ништяк, Белка. И меня нельзя ни потерять, ни поменять, ни убить. Я принесу рюкзаки, но этого, – он обвел рукой окружавший их разгром, – я тебе не прощу.

      – Неси, – сказала она отступая.

      Он вышел во двор, по которому уже бродили куры, прошел мимо коровника, мимо перевернутого подойника, мимо лужи молока, которая впитывалась в землю, мимо конюшни, где беспокойно топтались кони. Вопли охрипших детей рвали ему сердце, он пробовал закрыть уши руками, но это не помогло.

      Было все еще прохладно, но лицо Книжника горело, словно обожженное солнцем. Тим сам хотел кричать и плакать, но на это не было времени. Беспощадный дышал ему в затылок и воздух был наполнен его смрадным дыханием. Он выволок рюкзаки из амбара и увидел, как Белка выводит из конюшни лошадей – старого, но еще крепкого жеребца гнедой масти и пегую кобылку ему под стать.

      – Сюда неси, – позвала она. – Оставь только то, что поместится в седельные сумки. Не более. Остальное – в дом.

      – Зачем? – он пожал плечами.

      Она проигнорировала его вопрос.

      – Возьмешь себе дробовик Тома – он для твоих умений подойдет. Автомат не трогай.

      Друг из ее капюшона смотрел на Книжника блестящими бусинками-глазами, но умиления почему-то больше не вызывал.

      – Выезжаем через полчаса.

      – Хорошо.

      – Эй! – сказала она ему в спину. – Эва жива. Я просто ее приглушила. Очухается.

      Тим не обернулся.

      Он не чувствовал ни гнева, ни радости. Он был пуст, как выпитое куриное яйцо.

      Книжник увидел, что справа от ступеней, за оградкой из лозы, растут цветы. Не дикие, а заботливо высаженные, ухоженные, скомпонованные по оттенкам. Настоящая… клумба. Он вспомнил слово.

      Клумба с цветами.

      «Тут был счастливый дом, – подумал он, – а потом пришли мы. Нам были нужны лошади. И у нас есть цель, которая дает нам право убивать всех, кого захотим, – и плохих, и хороших».

      Патроны к дробовику нашлись в шкафчике у входа, а сам дробовик пришлось вытаскивать из-под мертвого тела Тома. На Эву Книжник старался не смотреть, но она уже начинала приходить в себя, стонала