Призраки Петрограда 1922—1923 гг. Криминальная драма. Детектив. Аnn fon Luger

«Кальвадос», отхлебнула.

      «А она крепко закладывает», – подумал он.

      Она пила и говорила, а он уже слушал ее, тоже отпивая глоток за глотком, словно его околдовали, время от времени бормоча одну и ту же фразу:

      – Мими, может, хватит?

      – Хватит что? – спросила она уже не соображая.

      Вновь накатили воспоминания. И терзавшие душу слезы сдавили гортань. Ни один мускул на его моложавом лице не дрогнул. Детская тема была для него болезненной. Он созерцал внутрь себя. Нахлынули воспоминания. И тяжелым, тоскливым накатом закатились обрывки памяти, как волна, вымывая гранитную крошку хладной Невы. И та волна уносила с собой все человечное, светлое, доброе.

      После смерти сестры отец ушел из дому насовсем. Он начал «новую жизнь» у своей любовницы.

      Ленька приехал в Тихвин из Петрограда. Там он уже работал наборщиком.

      Надежды его оправдались. С отцом он не встретился.

      На похоронах тот даже не присутствовал. Хотя процессия шла по главной улице, где, собственно, и находился дом полюбовницы Гапеевой.

      Зимой, на санях, по сугробам Ленька тащил гробик, а позади плелась измученная мать. Иногда, когда Леня не слышал скрип материнских валенок, он оборачивался и останавливал сани. Бежал обратно, поднимая мать с сугроба. Так они молча шли до погоста. Молча падал снег. И лишь изредка тишину разрывали бушующие кроны елей и кленов. Та метель обледенила душу и сердце Леньки. Он все более клял отца, все вспоминая его побои. Страдание матери. Тающую на глазах сестру.

      Тогда, еще летом, когда Леня накинулся на него с вилами, он поутих, перестал пить дома. А проспавшись основательно, руку на мать не поднимал.

      Леня где-то слышал, что месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным.

      Забрасывая комьями мерзлой земли деревянную домовину (гроб), он решил поджечь дом Агапеевой. Но поджечь его не сразу, ближе к весне…

      Шли месяцы, ненависть к отцу не притуплялась. А тянула тяжестью в груди. Леньке было больно.

      Однажды он встал ранним утром. Мать сидела на кухне и смотрела долго в окно. На столе стоял скудный завтрак. Толстый ломоть хлеба да домашнее молоко в кружке. Ленька сел за стол. В углу была уже собрана поклажа. Он тихо положил руку матери на плечо.

      – Куда ты теперь, сыночек?

      – Воевать. – И, встав, он обнял мать, прижав ее трепещущее от слез тело к груди.

      «Надо раздобыть керосин и дождаться утра», – пронеслось у него в голове. Слезы душили. Но он вида и тогда не подал.

      Темной и сырой мартовской ночью Леня подкрался к дому Гапеевой. И долго ждал под окнами, когда все улягутся. Отец, как всегда, пил водку на кухне и материл новоиспеченную сожительницу. Ленька продрог до костей, притаившись в лысых кустах шиповника, терпеливо ждал.

      Когда окончательно погас свет и жильцы разоспались, Ленька подпер двери тяжелым полешком, который заведомо спрятал у вражьей изгородки. Облив аккуратно фундамент дома, Леня решил захватить и рядом стоящие кусты. Пускай, думает, пылает.

      Отсыревшие