Неизвестный солдат. Анатолий Рыбаков

Она мне сразу понравилась. Хотя я и сразу понял, что совершенно ей безразличен. Интерес у нее не возник, а когда интерес не обоюден – тогда мертвое дело.

      Она рылась в большом книжном шкафу.

      – Ты в каком классе – в девятом, в десятом?

      Она ничего не ответила. Ей не нравятся мои вопросы? Почувствовала мой интерес? А что в нем предосудительного? Я знаю этих серьезных, замкнутых девчонок, это гроб с музыкой… И все же именно в таких девчонок я всегда врезываюсь. Их замкнутость, что ли, меня интригует? И чем бесперспективней, тем больше стараюсь. Мистика!

      Она достала из шкафа сверток:

      – Вот пакет Софьи Павловны. Здесь нет ни фамилии солдата, ни документов. Мы отложили розыск до осени.

      Она развернула пакет и выложила его содержимое на стол: фотография, старая промокашка, кисет с вышитой на нем буквой «К», самодельная зажигалка из патрона, маленький картонный квадратик из детского лото с изображением утки.

      Фотография была разорвана на четыре части, потом склеена. Пять солдат сидели на поваленном дереве на фоне леса. В середине – бравый, щеголеватый старшина со значком на груди, с медалью, с широким командирским ремнем и портупеей через плечо. Справа от него – два молодых солдата, слева – два пожилых. Я перевернул фотографию. Там было написано: «Будем помнить ПРБ-96».

      – Что за ПРБ-96?

      – Название ремонтной части, их уже давно не существует, – ответила Наташа, – и найти ее невозможно. Когда часть строевая – полк, дивизия, – тогда легче. И потом, на карточке пять солдат. Кто из них в могиле – неизвестно.

      Она говорила в воздух. Будто я не живой человек, а казенная единица, пришедшая посмотреть казенное дело.

      – Слушай, – сказал я, – у вас тут, кажется, есть танцплощадка.

      – Есть. – Она насмешливо посмотрела на меня. – Могут и тебя пустить, если подстрижешься.

      – Дело идет к зиме – утепляюсь.

      – А дорога – это что: романтика?

      Итак, прояснилось ее мнение обо мне.

      – Тут ты угадала: муза дальних странствий.

      Я говорил и держался развязно. Тоже мистика! С девчонками, с которыми нужно держаться развязно, я серьезен. И наоборот: с кем нужно быть серьезным, говорю развязно. Чувствую, что все порчу, а иначе не могу. Я всегда стараюсь укрепить первое впечатление о себе, даже если это впечатление для меня невыгодно. Возможно, у меня какое-то психическое нарушение – делать все во вред себе.

      – Кстати, дай мне фотографию, – сказал я.

      – Зачем?

      – Отчитаться перед начальством, а то скажут – не ходил. Я лицо должностное.

      – Только верни, – после некоторого колебания ответила она.

      – А как же, завтра же. Ты где живешь? Дом я знаю, а квартира?

      Она пожала плечами:

      – Какая тебе разница? Принеси в школу – мне передадут.

      Понятно… И все же я ее так не отпущу. Вижу, что дело гиблое, а не отпущу. Психи мы, психи!

      – Так как, договорились? Идем на танцы? Завтра!

      – Завтра нет танцев.

      – Послезавтра.

      – Послезавтра я буду