Рубидий. Михаил Харитонов

по административно-хозяйственной части Модест Матвеевич Камноедов. Его лоснящаяся физиономия была полна, как супница, торжественной скорби. Чего было больше, скорби или торжества, сказать было затруднительно – и того и другого хватало с избытком.

      – Товарищи и граждане! – зычный голос завхоза заполнил зал.

      – Господа и мадамы! – съегозульничал кто-то с передних рядов.

      – Вы это прекратите, это вам не балаган, – сказал Модест Матвеевич грозно, но не вполне уверенно. Привалову почему-то вспомнилось жиакомовское «господа».

      Кто-то захихикал. Модест сурово посмотрел в зал. Хихиканье прекратилось: хозяйственник был крут и шутливых не любил.

      – У меня срочное информационное сообщение, – продолжил тем временем Модест. – Директор Института, Янус Полуэктович Невструев, сегодня в полночь, э-э-э…

      – Эмигрировал? – снова донеслось из передних рядов.

      Все ожидали, что Модест на сей раз разгневается. Вместо этого сотрудники увидели редчайшее зрелище – растерянность на лице завхоза.

      – В каком-то аксепте, – наконец, выдавил он из себя. – В хорошем смысле, – добавил он быстро.

      – Это как? – заинтересовался неугомонный товарищ в первом ряду.

      – Вы это прекратите, – повторил Модест. – Согласно штатного расписания и изысканиям наших отечественных ученых[10], – начал он, – директор НИИЧАВО, товарищ Янус Полуэктович Невструев, существовал в двух экземплярах. Как было установлено компетентными органами, это происходило оттого, что второй экземпляр директора перемещался во времени назад, тем самым создавая эффект контрамоции, то есть движения во времени обратно. Доступно?

      Привалов тяжело вздохнул. То, что один из Невструевых – контрамот, установили никакие не компетентные органы, а он сам лично. Но этого почему-то никто не помнил. Как и прочих его, Привалова, заслуг. Они как-то очень быстро забывались. Зато все превозносили Ойру-Ойру, создавшего «теорию фантастической общности», непонятно кому и зачем нужную. Или того же Почкина, год назад написавшего статью в «Вопросы чароведения», считающуюся гениальной. Статья была посвящена гауссовости приращений в теории стандартного М-поля и целиком основывалась на расчетах Привалова. Однако упоминать Привалова Почкин в тексте не счел нужным, объяснив это тривиальностью Сашиного труда. «Понимаешь, Санек, – сказал он ему в ответ на робкую претензию, – с тем же успехом я мог бы упомянуть арифмометр». Саше, как обычно, стало стыдно. Он долго корил себя за примитивные чувства, недостойные настоящего мага, и даже тратил лишние минуты на осмотр ушей – не полезла ли из них шерсть. Шерсть не лезла, Саша радовался. Но глупая обидка осталась и жила где-то в глубине души своей жизнью, время от времени вылезая наружу.

      – В общем и целом, – продолжил Модест, – вчера в полночь, то есть сегодня в прошлую полночь, то есть в состоявшуюся сегодня полночь Янус Полуэктович провел научный опыт, в результате которого некоторым образом… – Он снова замялся, подыскивая в своем лексиконе

10

Фраза может показаться странной, если воспринимать ее как русскую. Но Модест говорит на классическом советском канцелярите, а в этом языке приняты именно такие обороты.