Марионетки на ладони. Ли Льеж

волосами. Мне казалось, что в таком виде я напоминаю ёкай – японского призрака. Наверное, именно поэтому люди и сторонятся меня. Но при нашей с Козеттой противозаконной деятельности это было нам только на руку.

      Однако надо было всё-таки как-то её растолкать.

      – Госпожа моя, вы проспите, и вам придётся выходить на перрон в ночной сорочке! – повысила голос я.

      – То-то у всех глаза повылезают! – хихикнула Козетта, но глаза не открыла.

      – Умыться не успеешь. Будешь вся помятая, как жёванная салфетка.

      – Успею, – ничуть не смутилась она.

      Спустя примерно полчаса моих уговоров, Козетта соизволила вылезти из-под одеяла и открыть глаза. Я знала, что самое сложное позади: придя в себя, Козетта собиралась молниеносно. Я ещё не разгладила как следует наши плащи, а она уже полностью преобразилась: умыла лицо, почистила зубы, расчесала и заколола волосы, влезла в платье и туфельки. Спящая красавица превратилась в блистательную принцессу. Когда я свернула её постель, Козетта села на полку, достала из ридикюля пудреницу с зеркалом и несколько раз прошлась пуховкой по своему и без того безупречно свежему личику.

      – Я похожа на гусеницу! – объявила она.

      – Нет, – возразила я.

      – Ну хорошо, значит, не похожа, – легко согласилась Козетта. – Когда там уже Злондон? Мне до смерти надоел этот противный старый поезд!

      – А до этого тебе успел надоесть этот противный старый пароход.

      – Ага. А до этого мне надоел противный старый Париж и местные бандиты!

      – Потише, хорошо? – попросила её я, но Козетта только отмахнулась.

      Все наши многочисленные вещи ехали в багажном вагоне. Половину этих чемоданов и сундуков нам предстояло выбросить сразу по прибытии в город, но отправиться в путь без них мы не могли: дама, путешествующая налегке, вызывает всеобщее подозрение. В купе хранились только два саквояжа – мой и козеттин. Именно в них мы и держали все те вещи, которые были нам действительно нужны. Уложить саквояжи не составило никакого труда, и вскоре мы с Козеттой сели, раздвинули шторки и обе уставились в окно, поджидая, когда же покажется пригород.

      В купе вежливо постучали: проводник принёс чай.

      – Доброе утро, я принёс завтрак для леди Клариссы Кольт и её горничной. Позволите войти?

      Козетта не глядя махнула рукой. Проводник – тот самый, который назвал меня мартышкой, – с преувеличенной почтительностью поставил на деревянный столик две фарфоровые чашечки с чаем. Через минуту он вернулся со сливочником и бисквитами. Мы начали завтракать, причём Козетта болтала под столом ногами и с набитым ртом продолжала делиться со мной впечатлениями от всего, что она видела за окном.

      – Смотри, какая огромная фабрика, какая уродливая, ха-ха! И целых семь… нет, восемь труб! Интересно, что они там производят? Как по-твоему?

      – Откуда же мне знать?

      – А я думаю, что там плетут шляпки. Такие золотистые шляпки с широкими полями. И украшают тульи цветами. Лентами