Демон нашего времени. Егор Валерьевич Болдырев

лицо, спина, мошонка, глаза – обязательно.

      Скорей всего, это порошок от вшей, вероятно, годов 90-х. Сказать, что это эффективное средство не сказать ничего.

      Глаза слезятся. На губах привкус, даже не знаю, хлора.

      Тех, кто продезинфицирован, ведут в дверь, за которой полчаса назад слышались женские крики.

      Я выжидаю свою очередь, встаю у стены, и меня поливают из шланга. Вода ледяная. Поэтому и кричали женщины. А эти в серой форме, наши охранники от свободы смеются. Уже их ненавижу.

      Мощная струя бьёт по телу. Я чуть не валюсь с ног. Смываю с себя порошок и открываю рот, чтобы попить, вода отдаёт какими-то пестицидами – но мне плевать.

      Дальше заключённым вручают непонятного цвета серо-голубое бельё, до ужаса неудобные синие шанхайки, и мы, одетые, идём в следующий круг ада.

      ***

      Женщины уже в помещении. Вдоль стены висят зеркала, рядом стоят стулья и небольшие столики, а мы снова в строю.

      – Только не балетная школа, – говорю я.

      Народ вблизи пробивает на смех.

      – Заткнулись! – кричит надзиратель, и все замолкают.

      Нас вызывают по несколько человек с начала строя.

      Лысина пред моими глазами вздрагивает. Мужчина падает. Я рефлекторно подхватываю его и аккуратно опускаю на пол.

      Похоже, эпилептический приступ. Я наклоняюсь перед ним, придерживаю голову и зажимаю её между своих колен, пытаюсь зафиксировать его руки.

      Один из охранников хватает меня за шиворот.

      – Ты следующий.

      – А он?

      – Хочешь лежать вместе с ним?

      Я неловко выхожу из строя.

      Стоящие рядом спрашивают, что делать.

      Идя к столику, я громко говорю:

      – Зафиксируйте голову, немного приподнимите, следите за его ртом, он может прикусить себе язык или захлебнуться слюнями, в этом случае слегка поверните голову, возьмите кусок одежды…

      Приклад автомата вонзается промеж лопаток.

      Я падаю.

      Слышу голос охранника:

      – Заткнись.

      Слышу заключённых:

      – Его рот зажат, что делать?

      Я вспоминаю предсмертные крики двух обречённых. Быстро нам внушили: кто здесь никто.

      – А что вы можете сделать? Молитесь, – думаю я, поднимаясь с пола.

      ***

      Лысый и почти слепой из-за порошка против клещей и слизистой оболочки глаз, я сажусь за очередное испытание – нанесение личного номера.

      Что это значит? Если представить тату салон – с ним нет ничего общего. Я не выбираю татуировку, здесь нет эскизов, личный номер бьют исключительно на шею – мой 46.

      А ведь это номер того эпилептика – противное слово. Куда же, чёрт побери, я попал?

      Номер наносится на левую сторону шеи. Одной и той же иглой каждому заключённому – я молюсь, надеюсь, просто надеюсь, ибо в бога я не верю, чтобы ни у кого из предыдущих заключённых не было сифилиса, гепатита, СПИДа или чего-нибудь ещё. Антисанитария и неумелость здешних мастеров сделали бы даже клеймение раскалённым железом более гуманным способом.

      Игла