И учителя английского влюбляются. Прекрасные лимитчики. Гвейн Гамильтон

не держал, а вот Эдуард – не знаю, думаю, обижался, но держал обиду внутри.

      Причин ссорам было несколько, но главные причины были музыкальные. Эдуард любил петь, когда принимал душ, и он умел петь очень прилично, главным образом оперетты. В консерватории учился в детстве. А Стив не терпел такую пустую музыку, особено по утрам, когда предпочитал испытывать похмелюгу в тишине, и он сердился, иногда заходя в ванную и заливая Эдуарда холодной водой. Но я думаю, что не вода Эдуарда беспокоила, а сам факт, что кто-то присутствовал в комнате, когда он был голым. Знаю, что он пошел в баню возле школы, и что русские мужики негодовали, когда он заходил в шортах.

      – Ты чего боишься!? – кричали, – мы не %?:*№;;%, тебя не будем трогать.

      Но он их не слушал, и шотры не снимал. Тогда его взяли и насильственно сняли шорты. Он перестал ходить в баню.

      Вот Стив сам пел, еще и на гитаре играл, обычно только после полуночи. Песни сам сочинял в зависимости от настроения, обычно слащавые, про любовь или вьетнамскую войну. Эдуарду это не очень нравилось, особено фальшивый патриотизм. Но он бы молчал, если бы соседи не жаловались. А ему казалось чистейшым хамством другим людям мешать, особено туземцам. Поэтому они поссорились. То есть Эдуард проснулся, подошел к Стиву, опустил глаза и попросил прекратить завывание. В ответ Стив взял его и выбросил на улицу через балкон (они жили на втором этаже, и Эдуард был таким высоким, что почти дотянулся до земли сам). Эдуард вернулся в квартиру, взял Декларацию и выбросил туда же. В глазах у Стива загорелся убийственный огонь, и страшно подумать, что было бы, если бы он не потерял сознание из-за выпивки и не заснул под кухонным столом. Собирался Эдуард жаловаться администрации, но на следующее утро после этого инцидента Стив сам упал с табуретки. Судьба, точно, но непонятно, ради кого она действовала, ради Эдуарда или же девушки?

      7

      Тем временем, задерживаясь в коридоре, я получил свой собственный удар от судьбы – запахло, наконец, любовью. То есть из кабинета Эдуарда вышла та, которую я хотел любить и, возможно, всегда любил – точно всегда любил! Увидел я ее во сне тогда, сто лет назад в Канаде, вернувшуюся из подвала, где жила с Достоевским. И как не любить ее!? Ах, такие у нее прекрасные грустные глаза! Ох, такое у нее печальное поэтическое личико! Вид у нее был, так сказать, немножко болезненый, многие студенты болели сейчас гриппом, но ясно было, что, когда пройдет болезнь, уж не дурнушкой будет. Впрочем, даже с болезненным, зеленоватым видом она мне очень нравилась! Кашляла она, проходя мимо нас, очень громко и сильно, и я услышал глас: «Вот такой глас, наверное, и Стив услышал», – подумал я. Теперь я его понимал. Судьбы же глас. Любви же! И такая сильная любовь, что даже если и вправду, может, какие-то дурные характеристики присутствуют в личности у любимого, все равно, когда любовь зовет вместе с судьбою, они все покрывают!

      Дышать было нечем, и я вслед за ней пошел на улицу. Может, почувствовала она тоже судьбу и любовь –