Меж троном и плахой. Исторический роман. Ирина Николаевна Павлычева

и радужно-туманных безнадежных грезах. В ряды добровольных сладких мучеников входили и князь Александр Александрович Меншиков, и граф Петр Борисович Шереметев, и великий князь Петр Алексеевич, и целых несколько молодых князей Долгоруких, не исключая даже князя Ивана, лучшего друга цесаревича. В то время как родители отдавали свои силы и чувства борьбе вокруг трона, детей их одного за другим захватывал вихрь любовных страстей. А поклонение Елизавете Петровне постепенно набирало силу жесточайшей эпидемии. Но как ни юны и как ни поглощены своими влюбленностями были представители молодой части двора, (а перечисленным на момент повествования исполнилось от девяти до восемнадцати лет), они отчетливо и с горечью понимали, что болезнь и, не дай Бог, смерть императора может нанести сильнейшие удары по их судьбам. И были правы. В то время, когда маленькие князья Меншиковы проводили совещание, собравшись в постели своей старшей сестры, во дворце их будущее уже который раз за эту ночь зависло на волоске.

      Глава XII

      Услыхав предложение Репнина, старший князь Меншиков, скорее раздосадовался, чем испугался. Провозглашение Екатерины не правящей императрицей, а регентшей, конечно же, было менее желательно, так как создавало бы большую шаткость положения и для неё, и для него, но фатальной опасности в себе не заключало. Куда хуже было, что одно, высказанное альтернативное предложение, может повлечь за собой и следующее, куда менее удобное, значит, такой почин надо заглушить немедля и окончательно.

      «Хорошо Репнину возвышать свой голос», – судорожно размышлял Алексей Долгорукий, его-то, начальника гвардейских полков, гвардия не схватит. Однако коли он сделал нам услугу, открыв дискуссию, упускать момент неслед».

      Никто из Долгоруких и их сторонников не успел открыть рта, хотя они понимали ситуацию, как и Алексей Григорьевич, каждый из них полусознательно, полуподсознательно предпочитал, чтобы начал другой, отсюда и проистекала вялость реакции, все они были готовы, но никто не спешил уцепиться за соломинку, протянутую Репниным. Меншиковская партия была быстрей и проворнее. Екатерина решила, пауза не уместна и не на руку и, во-избежании ошибок, предпочла закрыть её на первый случай обтекаемой фразой и величественно произнесла:

      – Если великий князь захочет воспользоваться моими наставлениями, то я, может быть, буду иметь утешение в своем печальном вдовстве, что приготовила вам императора, достойного крови и имени того, кого мы только что лишились. Я – сирота, вдова, поручаю вам себя и своих детей.

      Меншиков подхватил, не давая никому опомниться:

      – Матушка, государыня-императрица, столь важное и благое объявление требует зрелого и здравого обсуждения, ибо дело касается блага и спокойствия империи. Хочу просить тебя о милости.

      – Сделай одолжение, проси, – был ответ.

      – Ваше императорское величество, дозвольте нам свободно и верноподданнически обсудить все тонкости