Силы сопротивления. Андрей Кокоулин

и он напоминал себе бьющегося о землю выловленного из реки малька. Сколько не пытайся – нет воздуха. Рот открой и вздрагивай.

      – В другой комнате тоже спят, – сказали Бурдюкову.

      – Вот и вы идите.

      – Здесь теплее.

      – Магх… Магда.

      Бурдюков предпринял попытку высвободить хотя бы одну руку.

      – Магда! – он лежа взбрыкнул.

      – Серенький, – как-то напевно произнесла Магда.

      И вдруг пышным кулем рухнула на свою половину кровати.

      – Успокойтесь уже! – раздраженно отозвался на это первый голос. – Что за акробатика? Ночь все-таки.

      Бурдюков с трудом сел, протянул руку к жене.

      – Магда, – он коснулся ее спины, – Магда, ты живая?

      – Отстань, – сказала Магда.

      – Извини.

      Жена ответила обидчиво и невнятно, Бурдюков не расслышал.

      – Эй! – сказал он, пытаясь разглядеть в темноте комнаты раскладушки или спальные мешки. – Вас сколько тут?

      – Серый, хватит уже!

      Это голос Бурдюков узнал. Он принадлежал Виктору, брату. Во тьме слева, у стены, вроде бы мотылькнула лохматая голова.

      – Я просто думал, что мы одни, – сказал Бурдюков.

      Кто-то беззлобно рассмеялся в другом конце комнаты.

      – Да спите вы уже! – подал скрипучий голос отец. – Надоело слушать! Одним в интересном месте загорелось, другие и рады наблюдать.

      Магда протяжно вздохнула.

      – Ладно, сплю, – сказал Бурдюков и лег.

      А что если все это галлюцинация? – подумалось ему.

      Он зажмурился, вслепую натянув одеяло. Подушка как подушка, матрас как матрас. А его ли это семья – не известно. И Бурдюков ли он на самом деле? Возможно, он какой-нибудь Полуэктов. Или Иванов.

      Сон, в который соскользнул Бурдюков, был короток. В нем стены квартиры облетали, отслаивались пластами, как плохая краска, и открывали под собой новые стены, с новым расположением окон и батарей отопления. Потом и эти стены с шорохом сползали вниз, уступая место голому кирпичу, который, в свою очередь, уже спешил, шелушился и сыпался под напором следующей перемены.

      Во сне Бурдюков подошел к пляшущему окну, но и там не увидел желаемого постоянства. Менялись, теряли и наращивали этажи дома, гулял по окнам, перемигивался электрический и свечной свет, скакали деревья, изгибалась, раздваивалась улица, затягивалась туманом, а на ней, как сыпь, проступали полосы разметки.

      Потом Бурдюков открыл глаза и обнаружил, что сон закончился. Серел потолок, желтели занавески, уткнувшись в плечо, похрапывала Магда. С ночи лицо ее так и хранило обиженное выражение.

      Бурдюков привстал. Освободив тело от одеяла, он спустил ноги. Кто-то спал, завернувшись в простыню, на полу прямо у кровати. Дальше, свернувшись калачиком и присвистывая носом, спал кто-то еще. Отца Бурдюков узнал по седому – торчком – венчику волос.

      Все родственники, соседи и коллеги с работы.

      Бурдюков качнул головой. Как-то это неправильно. Он вообще до вчера был уверен, что живет с Магдой один. Ну, да, Павел еще, Павел появлялся к вечерним новостям. Только уходил ли? Закрывали ли они за ним? Или же он и ночью