Силы сопротивления. Андрей Кокоулин

ежились, сворачивали одеяла и простыни незнакомые Бурдюкову люди. Одна девчонка была без лифчика. Кто-то по-хозяйски смотрел телевизор. Звук, правда, выкрутил. На сменяющих друг друга картинках летели ракеты, скакали лошади, какой-то азиат показывал свой улов – рыбу с него размером, всю в радужной чешуе.

      – Я просто пытаюсь понять, что мы делаем, – сказал Бурдюков.

      – Нужное дело делаем, – сказал Виктор. – Для страны, для людей, для будущего. Отстань.

      – Но мы же не строители?

      – Нет, куда нам.

      Виктор перешел в спальню. Бурдюков последовал за ним.

      – А у нас вредное производство?

      – Магда – вот вредное производство, – сказал Виктор, указывая Бурдюкову на жену.

      Мимо, бочком-бочком, с тапочками, прижатыми к груди, протиснулся смущенно улыбающийся сосед Павел, кивнул, пожал ладонь, пропал за дверью. В гостиной что-то мягко упало – то ли подушка, то ли спальный мешок. Слышимость! Виктор стянул со стула брюки и рубашку, принялся одеваться.

      – Вить, – повернул его к себе Бурдюков, – это тайна?

      – Что?

      – То, где мы работаем?

      Брат постоял, соображая, глазами ушел в себя. Пальцы его замерли, до половины вдев пуговицу в петлю.

      – Н-нет, – сказал он наконец, и пальцы его вновь пришли в движение, – не думаю, глупости. Какая тайна?

      – Но тогда чем мы занимаемся? – спросил Бурдюков.

      – Сергей, – очень серьезно ответил ему Виктор, – мы не занимаемся, мы работаем.

      – А-а! – закричал Бурдюков. – Здесь что, все старательно делают из меня дурака?

      Стало вдруг тихо.

      Остановилось время и всякое шевеление. Из гостиной в приоткрывшуюся дверь на Бурдюкова уставились шесть пар глаз и две голые груди. Виктор и вчерашняя пожилая чета родственников, сидящая на низких матрасах у окна в спальне, не отставали, избрав объектом притяжения своих взглядов его переносицу и брови.

      Пауза длилась, наверное, секунд десять.

      Бурдюков ждал ответа, а вопрошаемые, похоже, и не собирались отвечать. Во всяком случае, в лицах всех этих доселе незнакомых людей, занимающих его жилплощадь, читалась какая-то брезгливая отстраненность.

      Будто он только что шумно испортил воздух.

      – Се-еренький! – комкая тишину, апофеозом раздался сонный, тягучий голос Магды. – Что ты все кричишь?

      Она выставила вверх пухлые руки.

      – Иди сюда.

      И все вновь, с едва уловимым облегчением, заработало, задвигалось, обрело звучание, люди потеряли Бурдюкова и занялись привычными делами.

      – Серенький!

      Магда, привлекая его внимание, сжала и разжала пальцы.

      – Отец просил тебя разбудить, – наклонился к жене Бурдюков.

      – А я уже встала! – сказала Магда, лукаво улыбнувшись.

      Она ловко притянула его к себе, ткнулась губами.

      – Погоди, – пробормотал Бурдюков, пытаясь освободиться. – Утро уже, на работу пора.

      – Ты хочешь уйти от меня? – прошептала Магда, заглядывая в него большими мутноватыми глазами. – У тебя кто-то есть?

      – Нет, – сказал Бурдюков, –