Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый. Нелли Шульман

лагерного подразделения. Степан больше не мог перечитывать письмо из Гамбурга. Он просто отдал конверт норвежским ребятам. Малышей нашли повешенными на железных крюках, вбитых в стены подвала:

      – Группу привез в школу врач, из лагеря Нойенгамме, доктор Трзебинский… – Степан, невольно, глотнул, – детей раздели, сделали инъекции морфия и повесили… – вместе с детьми казнили и остальных санитаров барака. Глядя на ребят, Степан даже испугался. Ханс Майер прошептал, побелевшими губами:

      – Равн, мы с Харальдом поедем в Гамбург. Мы помним ребятишек и санитаров. Мы всех опознаем… – пока тела хранились в военном морге союзников. Детей убили двадцатого апреля, за несколько дней до освобождения города.

      Кофе остывал в чашках. Харальд, фельдшер из партизанского отряда покойного Олафа, потер глаза:

      – Дым попал, Равн… – юноша смотрел куда-то в сторону, – они пишут, что Отто фон Рабе, Циклоп, погиб, но в Нойенгамме работали и другие врачи. То есть не врачи, а преступники, и не работали, а убивали… – ни Трзебинского, ни Хессмайера, его коллегу, союзники пока не нашли. Харальд, внезапно, опустил кулак на стол. Чашки подпрыгнули:

      – Равн, мы с Хансом не успокоимся, пока все… – юноша прервался, – все кто… – к вечеру пошел мелкий, надоедливый дождь, с моря задул прохладный ветер. Зеленая трава сквера мокла под косыми каплями. Они медленно шли вдоль ограды к своему дому. Степан засунул руки в карманы пиджака:

      – Мальчишки едва ни плакали… – он, привычно, думал о норвежцах, как о юношах, – хотя какие они мальчишки? Им едва семнадцать исполнилось, когда Гитлер страну оккупировал. Они в партизанах воевали, Ханс работал на «Шетландском автобусе» … – Степан подумал, что, может быть, стоило вывезти Констанцу из Норвегии именно так:

      – Но я не имел права рисковать ее жизнью, и она отказывалась… – Степан пообещал себе:

      – Я ее найду, обязательно. Петя поможет, ради меня он все сделает. Констанца выступит на суде, над нацистскими преступниками. Ребята дадут показания, глядя на уцелевших мерзавцев… – по радио сообщили о самоубийстве Гиммлера, в британском плену. Степан помнил холодные, голубые глаза Максимилиана фон Рабе:

      – Он не покончит с собой, можно не сомневаться. Значит, он пойдет на эшафот, в петлю. Или я его убью, лично, не дожидаясь казни… – Констанца, правда, хотела открытого суда:

      – Незачем утаивать правду, – спокойно говорила жена, – операцию, которую мне провели, делали тысячам женщин. Стерилизации подвергались еврейки, цыганки, несчастные люди, которых безумцы записали в неполноценные создания… – Констанца вскидывала острый подбородок:

      – Евгеника преступна. Ни один ученый, имеющий представление о чести и совести, не станет работать в таком направлении. Мы не имеем права заниматься селекцией людей, делением на лучших и худших представителей человеческой расы… – Констанца добавляла:

      – Такие исследования должны быть поставлены