Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый. Нелли Шульман

не пустят. Сэр Маллет, как говорят британцы, карьерный мандарин… – граф помолчал, – он не рискнет постом ради евреев. В отличие от графа Наримуне, о котором мне рассказывал покойный Рауль… – о гибели Валленберга, в Будапеште, напечатали во всех шведских газетах. Степан не хотел верить в смерть друга:

      – Я Пете сказал, в Нойенгамме, что мой долг, спасать евреев. Рауль так делал, и Наримуне, в Каунасе. Я тогда и не знал, как его звали, Наримуне… – Степан замедлил шаг, – и на Халхин-Голе не знал. Но теперь знаю, и никогда не забуду. Надеюсь, мы встретимся, после войны… – только после возвращения из Германии Степану пришло в голову, что Валленберг, как и его собственный брат, мог быть сотрудником советской разведки:

      – Рано хоронить Рауля, – сказал он себе, – Петя о нем ничего не упомянул, но он и не имел права, из соображений безопасности… – Степан не пошел по той стороне Виллагатан, где располагалось советское посольство:

      – Здесь Рауль жил, на четвертом этаже… – он покосился на классический особняк семьи Валленберг, – а здесь кузен графа Фольке живет… – Степан, сам того не ожидая, усмехнулся:

      – Хорошо, что кафе переезжает. Последние выходные на старом месте. Вряд ли здешние богачи потерпят толпу, что на боксерский матч явится… – хозяин не жалел, что срок аренды закончился:

      – В Содермальме мы большое помещение нашли, по соседству с кинотеатром… – Степан сам захаживал в «Göta Lejon», на голливудские фильмы, – будем концерты устраивать, боксерские матчи, танцы… – литовец загибал пальцы, – и вообще, Содермальм еще расцветет. У меня чутье хорошее, всегда таким было… – пока в старых, полузаброшенных доходных домах начала века, люди ютились у друг друга на головах. Степан навещал квартиры, куда Красный Крест селил беженцев:

      – Летом легче, – подумал он, – мальчишки рыбу ловят, девчонки за ягодами и грибами ездят, на архипелаг. А зимой? Во многих домах печи углем топят, и за водой к колонке бегают. Впрочем, в Москве люди и вовсе в бараках живут… – подумав о Москве, он сомкнул пальцы на шведском паспорте, в кармане пиджака:

      – Я могу легально поехать в СССР. Получу визу, как работник Красного Креста. В посольстве не разберутся, кто я такой. Швед и швед, язык у меня хороший… – с беженцами Степан говорил на немецком языке. Он даже, немного, стал разбирать идиш, от польских евреев:

      – Констанца удивится… – он отогнал внезапную, острую тоску, – когда мы встретились, я еле по-английски объяснялся. Но теперь стал, как Петя… – утром, на почтамте, Степан вынул из ящика письмо, со швейцарскими марками. Едва пробежав глазами написанные знакомым, его собственным почерком, строки, Степан встал в маленькую очередь, к прилавку почтового служащего. Он купил оберточной бумаги и бечевку:

      – Правильно я решил, что медальон надо с собой носить… – он вынул из портфеля обтянутую бархатом коробочку, – нельзя откладывать, мне пора домой… – брат