Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок. Анатолий Агарков

знаешь, Леха, что летчик-испытатель легко летает на всем, что по идее должно летать, и с усилием на том, что летать не должно?

      – Ты это к чему? – спросил я.

      – Да Холодок все летунов ругает.

      – Дак то испытатели, а наши и на самолетах летать не умеют, – отстаивал свою жизненную позицию Алексей Иванович.

      Шутки кончились. В глазах у Ручнева ни смешинки. Он хорошо запомнил – я из белого дома, из числа неприкасаемых; чтобы там не случилось, я его личный враг.

      – Значит, ты к нам из райкома пришел, – в который раз начинает он.

      – Допустим.

      – А зачем?

      – Неужели перед тобой идиот, Владимир Иванович? Конечно, с заданием – выявлять недовольных и стучать кому следует.

      – А если мы тебя удавим втихую и забацаем под самоубийство?

      – Риск есть конечно, но он оправдан – здесь двести восемьдесят, там двести двадцать и за каждого изменника Родины по штуке. Представляешь навар? Стоит впрягаться?

      Больше всего на свете прапорщика Ручнева из себя выводит чужая большая зарплата. Он тут же выругался:

      – Живут же гады!

      – Хочешь к нам?

      – Я беспартийный.

      – Рекомендацию дам.

      Ручнев задумался. Холодок, понимая, что я прикалываюсь, сделал вывод:

      – И тогда мы тебя, Вовок, всей группой утопим в туалете: нет тела, нет дела…

      Владимир Иванович поверил:

      – Нет, лучше мы «коммуняку» на столб.

      Помолчали, тиская трубу отопления.

      – Нет, а правда, Егорыч, ты почему ушел из белого дома? – это Холодок интересуется. – Все туда рвутся.

      – Да не все выживают. Врать приходится много и прогибаться.

      – Треснула спинка? – дальний родственник ехидненько.

      – В райкоме, как на зоне – кто побывал, выходит совсем другим человеком.

      – И что ты там потерял? С заду поимели? – снова Ручнев.

      – Если бы остался, то, наверное, да.

      Холодок:

      – Нравится в авиации?

      – Другой коленкор! Могу позволить себе подурачиться над теми, кто там остался.

      – Они не оставят тебя в покое.

      – Да я и сам не успокоюсь, пока не воздам каждому должное.

      – Похоже, не долго осталось ждать. В ТЭЧи по рукам книжка Ельцина ходит – там он политбюро критикует.

      Ручнев с энтузиазмом:

      – И скоро приказ поступит – вешать коммуняк! Я тебя по-родственному гвоздями к столбу прибью, чтобы ветром не качало.

      – Ой, Вова, не зарекайся. Ты ведь без руководящей и направляющей общество силы быстро собьешься с пути. И даже из дома побоишься выйти…

      В трубе забулькало, гулко прокатился гидроудар. Внимать водяным руладам было куда приятнее, чем вести перепалку. Хоть ребята свои, но мне не хотелось ляпнуть что-нибудь такое, о чем пришлось бы впоследствии пожалеть. Но в стране действительно что-то назревает. Такие как Ручнев в открытую говорят – пора вешать коммуняк.