Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок. Анатолий Агарков

с ней, партией – она давно изжила себя и коммунизма нам не видать. Чем дольше я служил в ТЭЧ полка, тем более убеждался – скоро и над советской армией закружат грифы, издалека чующие падаль. Ей оставался последний шаг перед пропастью – с оружием в руках, выступить против бастующего народа. Где-то, кажется в Грузии, десантники уже рубили саперными лопатами демонстрантов. Об этом в прессе умолчали, но доложили вражеские голоса.

      Как-то в конце марта зашел к семье с получкой. С Томой разговаривали у порога и вдруг – чудо небесное! – моя дочь, обеими ручками упершись в стену, делая первые осторожные шаги, выруливает из-за угла коридора.

      Я на колени пал, руки к ней протянул:

      – Иди ко мне, солнышко ты мое!

      Тома меня остудила:

      – Не зови, не надо – пусть идет вдоль стены. А то потеряет опору, упадет, ударится и будет бояться.

      – Давно научилась ходить?

      – Вчера первый раз пошла.

      Я забыл подняться с колен – все смотрел и смотрел, как дочь преодолевает пространство. Огромные глаза ее блестят восторгом и упрямством – мир прогибается под нее! И мама ей улыбается, и я.

      Тома и мне улыбнулась радостно. Я не заметил в ее внешности никаких перемен. В глазах все та же печаль, но настроение, судя по всему, бодрым.

      Я разделся, уселся с дочерью на коленях и осторожно поинтересовался:

      – Как дела?

      – Нормально, – Тома гладила Настино белье. – Как у тебя?

      – Слава Богу, зима закончилась. В лаборатории стало теплей, а то, представляешь, паста в ручке застывала – нечем писать было в журналах.

      Мы оба ощущали неловкость. Тома ждала расспросов.

      Мне и вправду хотелось знать – выходит она из декрета или нет?

      – Что толку в конце учебного года? Теперь уже только осенью.

      – А Настю куда?

      – Попробую подготовить в ясли. Или с бабушкой.

      Как я мог бросить ее, такую смирную и беззащитную?

      – Ты в порядке? – вывела меня из транса Тома.

      – Что? Да, конечно.

      – Мы теперь чаще выходим на улицу – присоединяйся, когда свободен.

      – А вы встречайте меня на приезде – я непременно останусь с вами.

      Я пробыл в тот день у семьи вплоть до Настиного отбоя. С Томой расстались очень сердечно. Однако от возвращения прежних отношений мысли мои были далеко.

      Холодок и Альфия куда-то ушли. Я сидел в полутемной лаборатории. Внезапно дверь открылась, и грузной поступью вошел Ручнев. Он тяжело опустился на свободный стул.

      – Слушаешь вражеские голоса? События в Москве развиваются куда быстрее, чем в стране.

      Я не отреагировал.

      – Ельцин мутит, как агент ЦРУ.

      – А мне, кажется, он порядочный человек. Крутого нрава, но порядочный. Довольно либеральных взглядов, справедлив. Начинал на Урале. Умеет заставить подчиненных работать. Рука у него тяжелая – суд вершит скорый.