Где кончается порядок. Где начинается авиация, там кончаются дисциплина и порядок. Анатолий Агарков

минутами жизни.

      – А грибочки отменные, – заявил я, и спросил деда Ивана. – Сами мариновали?

      – Ага! И мухомором приправляли, – ответил тот.

      Трудно было понять, балагурит хозяин или нет, однако в глазах у него мелькали искорки смеха. Он воевал пехотинцем и рассказал историю из фронтовой жизни. Мол, солдатику одному осколками мины напрочь срезало полголовы. Сослуживцы подняли ее, встряхнули от пыли, на место поставили и бинтами присобачили. Мужик выжил.

      Я не верил ни единому слову из этой хорошо отрепетированной и умело поданной оптимистической трагедии. Зато ее заворожено слушали подвыпившие прапорщики. А дед Иван наслаждался всеобщим вниманием.

      Алексей подмигнул мне, давая понять, что наслышался подобных баек предостаточно.

      Мы уже здорово были поддатые, когда дед Иван поставил на стол трехлитровую банку самогона.

      – Вы намерены пить до утра? – осведомился я у коллег.

      – Трудно сказать, – прапорщик Лысенко пожал плечами. – По крайней мере, я остаюсь.

      – И ночевать будешь здесь?

      – Как обычно. А ты можешь уйти, когда пожелаешь.

      Пить до утра или делить сон с присутствующими не входило в мои планы. Но и покидать дом в одиночку было боязно. Чужой человек на безлюдной улице весьма сомнительного поселка? Я был очень далек от мысли испытывать судьбу – пусть даже снегопад прекратится.

      – Тебя жена ждет? – спросил меня дед Иван.

      Впервые за последние часы я вспомнил о Томе. Как бы она повела себя, явись я к ней в таком виде и в такой неурочный час? Наверняка пробормотала бы нечто вроде: «Ты совсем рехнулся», и захлопнула передо мною дверь. Только и всего.

      Я посмотрел на часы – автобусы еще ходили. Пора было возвращаться домой. Больше выпитого мой организм алкоголя уже вместить не мог – так что от «посошка» я решительно отказался. Дед Иван вышел со мной во двор, покрытый толстым слоем снега. На улице та же картина. Я пошел не очень уверенной походкой подвыпившего мужчины. Хозяин дома стоял в калитке ворот и смотрел мне вслед.

      Все более прихожу к выводу, что нашу лабораторию невозможно обогреть трубами. Другое дело – радиаторы, но должно быть поскупились, когда монтировали здесь отопление. Возможно, летом здесь будет прохлада. Я сидел и дрог в зимних «ползунках» в комбинированной куртке и валенках с калошами. Ладони спрятал в «шубинках» – читать еще можно, писать никакой возможности: паста в ручке замерзла.

      – Ну мы-то ладно, – ворчал Холодок, – наше дело военное: обосрался и стой. Тебе-то чего, Егорыч, торчать в ТЭЧи коли нет самолета?

      На лице Алексея появилась мудрая улыбка человека, который немало пожил и многое успел повидать.

      – Сходи к Турченку – пусть отпустит тебя домой. Обычное дело. Вон пилоты – нет полетов, они домой.

      – Не удобно как-то: я не на сделке, а на окладе.

      Я понимал, что заглатываю наживку, и отдавал себе отчет, что Холодок видит это.

      – Давай я схожу.

      В обед