Про Хвоста. Сборник

подписав его именем Е.Пагануцци, так я как бы отождествляла себя с Евгенией Владимировной, любимой живой героиней моей молодости. Она, кстати, была этим очень довольна. Еще один мой текст в «Аполлоне-77», о художнике Тышлере, я подписала именем М.Зихмер, услышав от одного приятеля, Мишеля Гареля, об этом еврейском народном герое, на которого вечно сыпятся беды, но он никогда не унывает.

      Я только что упоминала о том, что первые публикации Алеши в русской прессе доставляли ему огромную, почти детскую радость. Ведь как все неофициальные поэты, он привык писать в стол или для узкого круга друзей, он пел свои песни в домах друзей, а его стихи в лучшем случае расходились в списках, но видеть их напечатанными, в газете, в журнале или в роскошной книге «Аполлона», было для него ощущением совершенно необычным и, несмотря на все его насмешливое отношение к внешней суете, чрезвычайно приятным. Тем не менее, не надо забывать, что он был одним из первых неофициальных русских поэтов 1960-х годов, переведенных и опубликованных за границей. Его «Подозритель» вошел в сборник, составленный очень молодым тогда итальянским литератором и переводчиком Чезаре Де Микелисом «Poesia sovietica degli anni 60” (“Советская поэзия 60-х годов»), изданном в Милане в 1971 году. «Подозритель» (стр. 325–343)был переведен на итальянский язык Джованни Джудичи и Иоанной Шпен-дель. В этот сборник, где стихи были опубликованы на двух языках, вошли образцы поэзии Окуджавы, Рождественского, Евтушенко, Ахмадулиной, Кушнера, Бродского, Сапгира, Вознесенского, Винокурова. Так, на Западе, Алеша очень рано оказался в ряду наиболее выдающихся русских современных поэтов не только неофициального, но и тогда околоофициального, или даже почти официального, круга, ставших затем наиболее популярными и знаменитыми в России, а теперь уже давно считающимися российскими классиками. Сведения о поэте Хвостенко в краткой биографической справке о нем были у его итальянских издателей самые фантастические – будто живет он в Киеве и бросил занятия на медицинском факультете.

      В своем послесловии Анрик упоминает о списке произведений Алеши, «составленном в 1976 году с явно не литературными целями». Я думаю, что речь идет об одном из списков, составленных тогда мной в Париже, но, естественно, не под диктовку Алеши, а благодаря собранным мной и имевшимся у меня его сочинениям. Алеша, как я уже говорила, тогда «сидел в отказе» в Москве и ждал нового решения советских властей для отъезда в Европу. Его друзья за границей делали все, что могли, чтобы убедить так называемую западную «общественность» обратиться к советским властям с просьбой выпустить Алешу. Это было очень трудно: всем было ясно, что Алеша был глубоко аполитичным и неофициальным поэтом, но никак не «антисоветским», поскольку от политических интересов он был абсолютно свободен. Западная же «общественность» и пресса жаждали крови и антисоветчины. Эту разницу между антисоветским и неофициальным на Западе мало кто тогда понимал. Тем более, что это было время, когда западное общество становилось