…И непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров. Ефим Сорокин

ладонь участливо накрыла мою, холодную. Пальцы твои успели сказать: «Всё будет хорошо». И мне стало не так одиноко, как в последние полгода. Забота моя начала рассеиваться, а в мире стало теплее.

      – Это хорошо, что ты переживаешь, а я уж начала думать, что тебе всё равно. – Моя бабушка говорит, что иногда полезно помучить себя за грехи. – И снова дотронулась пальцами до моих пальцев.

      – Будто меня изнутри избили – ноет всё… Ты смотрела на меня в надежде, что подобное в моей жизни больше не повторится.

      – Ты потом рад будешь, что такое случилось ещё в школе, – сказала ты в ободрение. – Лучше бы оно не случалось, но раз уж оно имело место быть, лучше пораньше… С тобой такого не повторится!.. Ты только на рожон не лезь!.. по всякому поводу…

      – Конечно, не повторится!

      Вряд ли ты, Марина, запомнила мой благодарный взгляд, но ты радовалась вместе со мной моей радостью.

      После нашего разговора я перестал чувствовать себя выкинутым из среды людей и узнал, что человека можно лечить словом. Мы сидели у вас на кухне. В окно стучал косой дождь. Было уютно от его мерного биения по оконному отливу. Верилось, что не будет у меня изменения на худшее. Мы пообедали, и ты мыла посуду. Тут я услышал фразу, которая поразила меня и запомнилась на всю жизнь:

      – Мне нравится мыть посуду…

* * *

      Вот теперь, Марина, пойдём за Вологодское шоссе. Последнее сентябрьское воскресенье (или первое октябрьское)… Земля местами была чёрная, местами белая. Пахло снегом. Когда подходили к землянке, белое почти везде растаяло, остались только островки в тени больших деревьев. Я ещё подумал, что надо записать про белые островки снега, чтобы не забыть. Кажется, никто из писателей не описывал ничего подобного.

      – Посмотри, Женя, на снежные треугольники в тени деревьев… я у кого-то читала… хм, как красиво!.. сама, может быть, и внимания не обратила…

      – Да, – согласился я, скрывая своё разочарование, но тут же подумал: «Можно описать инопланетный осадок или оранжевого, или бирюзового, или сиреневого цвета, который по тамошним утрам не растопляет двойное солнце в тени тамошних деревьев». Это для научно-фантастической повести.

      Когда мы поднимались на прижелезнодорожную сопку, я, Марина, подал тебе руку, и ты охотно приняла мою помощь, но тут же – мысль: «Куда ты ведёшь её?.. Старец приозёрный при немцах служил!.. не води её туда!.. может, там банда какая из недобитых фашистов и их сынков! – Будто удушливым туманом окутался назойливыми мыслями. – Может, там сектанты наподобие тех, что в художественном фильме, который нам в кабинете физики показывали? Люди с пещерным мышлением! Конечно, с пещерным!..» У меня нож в кармане, самодельный. Отец отобрал у матроса, потому как матросам не положено иметь при себе ножи. Красивый нож с наборной из разноцветного стекла тяжёлой ручкой. Лезвие покоится в толстых кожаных ножнах. Не вынимая оружие из кармана, обнажил лезвие. В обиду давать тебя, Марина, не собирался. Но зло тревожить не переставало.