…И непоколебимая тишина при дыхании нечистых ветров. Ефим Сорокин

от «вируса Гуленкова» вычищены. Он работал не только с амфолопсихом, но и с его окружением. «Вирус Гуленкова» – это нечто такое, о чём сам амфолопсих забыл, но при определённых обстоятельствах, заложенных в программу, может вспомнить.

      – Какая-нибудь личная тайна?

      – Вовсе нет… Это может быть оставленная много лет назад привычка… да что угодно!.. нечто несущественное, вспомнив о котором, грустно улыбаются… Что за окном?

      – Закат полыхает… В палате всё – серо-чёрное и лиловое… Ты никогда не говорил про «вирус Гуленкова».

      – Это для них он – «вирус», а для нас это подсказка, последний шанс вырваться из рабства программы… Почему ты не моешь посуду?

      – Успеется… Если бы ты знал, батюшка, как не люблю я мыть посуду!.. Почему ты смеёшься?

      – Я не смеюсь – я плачу.

      – Почему ты плачешь?

      – Настоящая Марина любит мыть посуду… Это единственный человек в моей жизни, который признавался, что любит мыть посуду!.. Мы – в программе!..»

* * *

      С Гуленковым мы встретились в Санкт-Петербурге. Ты, Марина, конечно, его помнишь. Он такой же, как был, только с бородой, а борода с проседью. Внешне Саша приветливый, но, как и все мы, немного окутан затруднениями. Вспоминали детство, школу, одноклассников. Много чего вспомнили!.. и золотой блеск на высохших чернилах, и грязные промокашки. Вспомнили, как ездили в Архангельск заправлять использованные стержни для первых шариковых ручек (киоск стоял возле памятника оленеводу). Вспоминали подъезд, в котором с родителями жил Саня, – знаковое для нас место. Из него был выход на крышу пятиэтажки по Катунина-5, где располагался секретный космодром, с которого во все концы плюс-минус-бесконечности стартовали «летающие тарелки». Конечно же, вспоминали Галину Парамоновну. Она уже немощная, болят ноги, из дома не выходит, но в ясном уме, и всех нас помнит. Саша со свойственной для него заботой ухаживает за матерью вместе с сестрой. Справляюсь, говорит, сносно – иногда хорошо. Саша приглашал на дом батюшку, и Галина Парамоновна в почтенном возрасте приняла святое крещение. Я её теперь поминаю и на проскомидии.

      Мы стояли на мосту к Заячьему острову. Доски моста отливали сиреневым. С сиреневым поддоном были высокие перистые облака в гаснущем небе. Сиреневым бликовала спокойная Нева. Она была неописуема великолепна! Воздух – прохладен и чист.