Пёс с золотыми зубами. Сборник. Сергей Прокофьевич Пылёв

таких строгостей я ещё не видел: утром на по-

      верке считают, выводят из барака или со двора – то же самое. По-

      ведут ли к воротам хоззоны, у дверей столовой – опять пересчёт.

      А когда выталкивают из неё полуголодных штрафников, так снова

      вертухаи упражняются на живых людях в математике. А когда идём

      за зону и нас принимает конвой, так тут по десять раз устраивает-

      ся считалка.

      До леса девять километров через сугробы. Утром протопчем до-

      рогу, вечером снова стоят на пути снежные увалы. Норма на одно-

      го человека – шесть кубов. Да ещё обрубить сучья, порезать ство-

      лы поперечной пилой на двухметровые брёвна: комель, другач и

      треть як. Если попадётся матёрая осина, так дух выскакивает, пока с

      ней справишься. Складывать брёвна в штабель не легче: почти все

      они до метра толщиной, а носить далеко. Пока доволочёшь, напа-

      даешься в снег от души и не раз проклянёшь всё на свете. Только

      и отдыха – жечь сучья. Потом же у костра и одежда оттает.

      Через десять часов построят побригадно, посчитают и ведут

      обратно колонной по пять человек в шеренге. У каждого из нас в

      руках полено – несём в зону отапливать барак и столовую. Если у

      начальника конвоя хорошее настроение, так разрешит идти по про-

      топтанной утром дорожке, но обычно нас ведут по сугробам, чтобы

      штрафная жизнь мёдом не казалась.

      И хорошо, если ты выполнил норму. Тогда в столовой хоть мало-

      мальски подкрепишься известными лагерными деликатесами: хле-

      бом и кашей из неошелушённой овсянки. Однако если замерщик

      определит, что ты не сделал свои шесть кубов, то сразу ведут в ба-

      рак, а то и в холодный изолятор.

      Я был покрепче многих, но и то всё чаще, как ни упирался, на-

      пилить норму не удавалось. Тогда и мне выпадал сон на голодный

      желудок. Понятно, с каким настроением в таком случае ложишься

      в обледенелой одежде на голые нары. Обсушиться у печи невоз-

      можно, так как её уже облепили уголовники. Правда, из-за нечело-

      веческой усталости всё равно засыпаешь. Вернее, как в обморок

      проваливаешься. Где-то к полночи одежда оттаивает, а утром, полу-

      сырая, с первых минут на сорокаградусном морозе снова лубенеет.

      Через пару недель в таких условиях человек становится доходя-

      гой: и тогда эти смертельно изнурённые люди в отчаянии рубят себе

      пальцы. Только сделают такому перевязку и снова выгоняют в лес.

      Смертность в лагере была до шестнадцати зеков в день.

      Я кое-как держался, пока однажды не разбил ногу бревном. К утру

      ступня опухла так, что я не мог надеть ботинок, – и пришлось вместо

      него натянуть рукав старой телогрейки.

      С трудом дошёл до столовой, чтобы показаться фельдшеру. Но его

      столько больных окружило, что не подступиться. Все жаловались и

      просили освобождение от работы. Фельдшер еле вырвался от нас и

      убежал.