Книжные дети. Светослов

более – ничего твоего здесь нет…

      – А я всë своë ношу в себе.

      – Да ладно, ты тоже вон, – в коже ходишь, – иронично отметил поляроидный мачо, акцентируя взгляд на затёртой кожанке Ивана.

      – Все мы в коже ходим, – внезапно парировал Иван.

      «Лютый» тут же напрягся:

      – Ты не хами, философ; а то урою. А патлы мы тебе урежем…

      – Как знать, – задумчиво ответил Иван.

      «Лютый» в ярости рванул было к Ивану, но его тут же остановил предводитель, схватив за руку:

      – Остынь, «Лютый», – разговор не окончен…

      «Лютый» сплюнул и выругался, бросив злобный взгляд на Ивана.

      Мачо в «поляроиде» опять спокойно и властно обратился к Ивану:

      – Короче, Иван, я даю тебе три дня на обдумывание ситуации и выплату арендного долга. Ты меня понимаешь… Не образумишься – пеняй на себя… Всë.

      Главный сделал приятелям жест рукой. Все трое сели в «Мерседес»; мачо устроился рядом с водителем, который тут же включил зажигание. А севший сзади агрессор по кличке «Лютый», что пугал Ивана пистолетом, выкрикнул Ивану из окошка машины:

      – А я тебе подскажу, где «бабло» взять! Ты тëлок найми, – они тебе вмиг всë окупят!.. Давай, думай, философ!

      Водитель заржал и добавил:

      – А нас будут бесплатно обслуживать! Шурки-мурки!

      «Мерседес» мягко тронул с места, выхлестнув комья вязкого грунта из-под протекторов, и плавно исчез в утренней дымке…

      Иван присел на подножку родного вагона, достал сигарету и, щёлкнув зажигалкой, смачно затянулся. Похоже, его совершенно не трогал этот инцидент с наглыми визитëрами и думал он совсем о другом… Неподалёку щебетали птицы. Иван выпустил облако дыма, задумчиво глядя вдаль… Он вдруг услышал знакомый голос:

      – Что, Ваня, опять наезжали?..

      – Да, – отозвался Иван.

      Возле свалки стоял мужик в кирзовых сапогах и телогрейке с какой-то жезлоподобной жердью в руке. Он, видимо, явился тайным свидетелем происшедшего, незаметно появившись в тылу Ивановой обители.

      – Может, пугануть их? А? – спросил мужик, доставая папиросу из мятой пачки.

      – Да ладно, пускай порезвятся, – лениво ответил Иван, продолжая дымить.

      Между тем, мужик этот был серьёзен и целенаправлен в своём тоне и взгляде, выдававшем суровый уклад неприкаянной добродетели. Отпечаток стихийного существования сквозил во всём его неприступно-бродяжьем виде. Он сбил своим посохом налипшую грязь с кирзовых сапог и принялся орудовать им в свалке…

      Иван провёл ладонью по щетине, затем устроился поудобней на подножке вагона и погрузился в свои размышления:

      «Кто я?.. Бродячий поэт Иван Пересветов, живущий в вагоне на отшибе… „Философ“, не имеющий ничего в этом мире… Бывший опальный… Собственно, почему бывший? Закончил журфак, а что толку… Наскитался, хлебнул танталовых мук… И всё – ради чего? Куска хлеба? Бред. Да. Прилëт из Сибири был крут… Москва… Друзья, подруги… богема, эйфория… Опубликовали…